Семья Горбатовых. Часть вторая.

— Моя ода еще не совсем готова. Я намерен выпустить ее в свет на новый год. Придется в некоторых местах переделать, и мне не хотелось бы показать ее вам в ее утреннем туалете. Но если вы непременно требуете… впрочем, оно и хорошо, может быть, вы удостоите меня замечаниями, которые я приму к сведению.

Глаза его блеснули, он откинул голову, несколько мгновений сидел неподвижно, глядя куда-то далеко перед собою и, очевидно, забывая окружающее.

И вдруг звучным голосом он начал:

   Занес последний шаг — и, в вечность
   Ступя, сокрылся прошлый год;
   Пожрала мрачна неизвестность
   Его стремленье, быстрый ход.
   Где ризы светлы, златозарны,
   Где взоры голубых очес?
   Где век Екатерины славный?
   Уж нет их! В высоте небес
   Явился Новый Год нам в мире
   И Павел в блещущей порфире…

Он остановился на мгновение.

— Начало прекрасно! — прошептали слушатели.

Между тем, поэт уже продолжал своими звучными, образными стихами. Он перечислял благие деяния и начинания Павла: он выбирал и указывал именно на то, что было ближе сердцу государя. Он, очевидно, понимал то, к чему стремился Павел.

Голос поэта звенел, он воодушевлялся больше и больше. Он рисовал широкую, блаженную картину, которая так долго, так заманчиво грезилась Павлу, которая манила его, на осуществление которой он надеялся и в этой надежде напрягал все свои силы…

Затем поэт переходил в глубину души государя и ясно видел в ней те свойства, которые, несмотря на их действительное существование, были мало кому ведомы:

   По долгу строг и правосуден,
   Но нежен, милостив душой,
   На казнь жестоку медлен, труден,
   Ждет исправления людей!
   Виновных милует, прощает,
   Несчастных слезы отирает,
   Покоем жертвует драгим,
   Участвовать в трудах супруге
   И сыновьям велит своим;
   Чистосердечья ищет в друге,
   Блаженством общим дорожит,
   Народной споспешая льготе.
   По доблести и по щедроте
   Аврелий зрится в нем и Тит…

Стих лился и вот завершился последним сильным аккордом:

   А ты, о вождь полков нетленных,
   Летел, что средь небесных сил,

[14]   Ко дню твоих торжеств священных,
   Как Павел на престол входил!
   Храня его твоей рукою,
   Времен впредь цепью золотою
   Крылаты горы сопряги;
   Веди их всех цветов стезями
   И счастья Россов береги,
   Да с верными себе сынами
   Отец наш ввек не узрит зла;
   Но брань ли взникнет, иль коварство,
   Вкруг облесни мечом ты царство, —
   И их следы покроет мгла!

Державин остановился.

— Великолепно! Какая сила! — воскликнули Сергей и Таня.

А Ростопчин прибавил:

— Да, если бы государь был здесь и выслушал эту оду, наверно, все ваши тревоги окончились бы, и неприятное требование инструкции было бы забыто. Вы можете успокоиться, Гавриил Романыч, Муза вас выручит, я вам отвечаю за это.

— Но теперь я жду ваших замечаний, — сказал Державин, — не откажите мне в них, мне хотелось бы, чтобы эта ода была как можно удачнее.

— Во всяком случае, не мы станем исправлять ее, — ответил Сергей. — Что касается до меня, я нахожу ее превосходной, к тому же вы так прекрасно прочли. Я слышал музыку, она произвела на меня сильное впечатление. Я слышал очень верное определение характера государя, его стремлений, и во всяком случае, у меня осталось представление о прекрасном целом. Когда я сам прочту, быть может, мне и покажется, что какой-нибудь стих изменить надо. Но ведь с вами нет рукописи?..

— Рукописи нет. А вы, сударыня, не имеете ли мне сделать какое-нибудь замечание? — обратился Державин к Тане.

— Имею. Я много порадовалась, что вы понимаете государя именно так, как я его понимаю, но для полноты и верности у вас недостает одной черты.

— Пожалуйста, скажите, это любопытно.

— Вы не указали на присутствие чего-то высшего и таинственного в жизни государя. А между тем, без этого он не может быть вполне объяснен.

— Вы правы, сударыня, но я считаю неуместным касаться этой черты в стихах моих.

— Жаль, образ не полный, — настаивала Таня. — Мне еще не далее как сегодня, — я утром была у государыни, — рассказали новую необъяснимую историю… Федор Васильевич, вы, конечно, знаете, о чем я говорю?

— Вероятно, о Михайловском дворце?

— Да, конечно. Мне рассказала это сама императрица.