Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света

На занятиях весь этот день Емельян был сам не свой - рассеянный, замкнутый, угрюмый. Понедельник и впрямь тяжелый день. Под вечер, как и договорились, у себя в кабинете его ждал Савинов, веселый, приветливый и немножко развязный. По всему чувствовалось, что он уже доложил своему начальству о визите к сестрам Шнитько, о своих догадках и наблюдениях и получил соответствующие инструкции. Предупредив уже официально Емельяна о том, что все, о чем здесь говорится, составляет тайну и поэтому исключает малейшую болтливость, Савинов не прямо, а намеками дал понять, что сестры Шнитько подозреваются нашей контрразведкой в чем-то чрезвычайно важном. И поэтому лейтенант Глебов, случайно оказавшийся на квартире подозреваемых, должен помочь работе контрразведки. На вопрос Емельяна, в чем конкретно подозреваются сестры и в чем должна, следовательно, выражаться его помощь, Савинов так и не дал определенного ответа, разве что снова намекнул о тайне "девичьей" комнаты. Не сказал он Емельяну и о том, что наша контрразведка сейчас упорно ищет канал, через который сопредельная сторона получает регулярную и самую свежую информацию с советской территории. Работа радиопередатчиков не была обнаружена. Безнаказанных прорывов нарушителей государственной границы с нашей территории было не так много. Существовала никем не опровергнутая, но и ничем не подтвержденная версия, что где-то на участке погранотряда подполковника Грачева есть подземный телефонный кабель, связывающий наш город и сопредельную сторону.

Емельян пришел на квартиру раньше Гали, которая всегда возвращалась с работы в седьмом часу. Он чувствовал себя крайне усталым и опустошенным: давала о себе знать бессонная минувшая ночь, ненастная погода, утомительные занятия на сборах, разговор с Савиновым и главным образом тот душевный переворот, который произошел в нем по отношению к Гале. Хотелось просто отдохнуть, чтоб потом собраться с мыслями, и он, по своему обыкновению, расстегнул ворот гимнастерки, снял ремень и сапоги и лег на кровать поверх одеяла. Сон, который еще полчаса назад валил его с ног, теперь неожиданно отступил, в усталую голову лезли думы пестрой толпой и постепенно как-то сами собой разделялись на две группы, рождая два вполне самостоятельных, хотя и тесно связанных, переплетенных между собой вопроса: его отношения с Галей и настоящее лицо сестер Шнитько. Во всем этом нужно было спокойно разобраться.

Бывает так: один необдуманный шаг или жест с головой выдает даже самого опытного игрока, роняет и губит его в глазах самых искренних, горячих обожателей и поклонников. Галя играла, но играла не так искусно, как ее старшая сестра: она была не столь опытной, увлекалась, переоценивала себя и недооценивала своих оппонентов. Она не поняла и не знала Емельяна: судила о нем по шаблону, по довольно примитивной схеме - его цельный и сложный характер, нравственная чистота для нее оказались непостижимы. Она подходила к нему с той же меркой, которой мерила встречавшихся до этого на се пути мужчин. Она слишком рано поверила в ходкую, но неумную формулу: "Ах, все они одинаковые".

А он оказался совсем не такой.

Емельян с первой встречи понял Марьяну как женщину, и на этот счет у него не было и не могло быть никаких сомнений, сюрпризов, неожиданных разочарований или очарований. Но в Гале он ошибся. В "сердечных делах" она была куда опытнее его. Обманутая надежда, разбитая мечта породила в нем сразу разочарование в женщине, скептицизм, подозрительность и ожесточение, и даже не совсем осознанное желание мстить. Галя теперь для него была обыкновенная, как Марьяна, как любая незнакомая девушка. И если еще сегодня утром он сказал Савинову, что не сможет участвовать в его "операции" по изучению сестер Шнитько, то" теперь он видел, что сможет: прежней Гали для него больше нет - есть просто гражданка Галина Шнитько, исполкомовская машинистка и младшая сестра его хозяйки. И он уже спокойно мог анализировать ее поступки.

По своей натуре Глебов никогда не отличался беспечностью и излишней доверчивостью: служба накладывала свой отпечаток на характер. И не то чтобы в каждом человеке он видел возможного врага - он был чужд подозрительности, но сама жизнь научила его постоянной бдительности. Он обладал хорошей наблюдательностью, умел видеть людей, замечать их поступки. Отдельные факты, штрихи, детали в поведении сестер Шнитько с самой первой встречи с ними сами собой откладывались в его памяти и хранились до случая, чтобы вот сейчас, когда подвернулся такой случай, подвергнуться тщательному анализу.