Мир нагнал меня почти сразу, схватил со спины за талию и сильнее прижал к себе.
— Поехали домой, — шепнул он мне в шею.
— Ты издеваешься, — хохотнула я, с трудом сдерживая подступающие к глазам слезы.
— Прости, ты хотела чего-то особенного, но все это, — он тяжело вздохнул, положил подбородок мне на плечо и сжал руки на моем животе сильнее, — один сплошной фарс — все эти люди, которым мы должны улыбаться. Ласка, поехали отсюда.
— Так нельзя. Это неправильно.
Я хотела не то что уйти с этого торжества, я хотела провалиться сквозь глянцево-черный мраморный пол. Кто бы знал, насколько сильно хотела.
— А что правильно? Сидеть тут, сжав зубы, и строить из себя беззаботных молодоженов? — Мирослав убрал голову с моего плеча и тут же развернул меня к себе лицом, по-прежнему крепко сжимая мою талию, — Что, Слава?
Его глаза потемнели, практически сливаясь с зрачком, а мне стало катастрофически не хватать воздуха. Ведь то, что говорил Мирослав, шло в разрез всему тому, что я, выходит, себе надумала.
— З-значит, ты строишь?
Мой теперь уже муж качнул головой и скривился.
— Не то ты слышишь. Не то. Я сам затеял, чтобы все это было именно так. Но, как оказалось, не это мне было нужно. Знакомства, неприятные люди. Слава, не их я хотел видеть в такой день. Поверь мне, совсем не их.
— Именно поэтому ты довел Ярослава, а потом еще и стукнул его? — Я обвинила Мира и сама не поняла, в чем именно. В том, что мой брат получил по лицу, или в том, что Мир не нашел его вовремя? Или в том, что сложилась ситуация именно так? Да, Мирослав не виноват, что Ярослав напился и пугал меня своим видом до чертиков, но как же хотелось найти хоть кого-то крайнего во всем происходящем.
— Ничего с твоим братом не станется. Он даже не вырубился.
— А ты хотел, чтобы вырубился?
— Честно? — усмехнулся Соколов. — Я хотел, чтобы они все здесь вырубились. У меня неожиданно сдали нервы, — зло отчеканил он и, слегка помедлив, выдал уже более спокойно: — Ласка, поехали домой. Билеты поменяем и сегодняшней ночью улетим. Подальше от всего этого.
— Мир… — Я прикрыла глаза и положила голову ему на грудь. Он творил с моим сердцем что-то необъяснимое. Я хотела сорваться, просто взять и уйти вместе с ним. Я была близка к этому еще пару минут назад. Но я прекрасно понимала, что так нельзя. Папа мне этого потом не простит. Последнее я сказала вслух. Мирослав тихо рассмеялся где-то над моим ухом и тут же оторвал меня от себя, взяв за плечи.
— Отец, говоришь? — прорычал он. — Не он ли поставил тебя в безвыходное положение? А, Слав? — На лице Мира напрягся каждый мускул, брови были нахмурены, а глаза пылали. Я еще никогда не видела его таким злым. Я и не представляла, что он мог настолько сильно злиться. На кого? На меня? По телу пробежала волна неприятных мурашек.
— Пожалуйста, — шепнула, понимая, что еще чуть-чуть и я действительно сорвусь. Я не хотела. Не хотела скатываться в истерику.
— Нет уж. Ты говоришь отец. Семья. Так вот, ты хотела узнать про мою семью, Слав? — Мир говорил тихо, прожигал меня своими темными глазами, но его слова звучали набатом в моей голове. Словно кто-то нажал на кнопку усиления звука, заглушая при этом шум, доносящийся из зала музыки. — Они все здесь сегодня. Все мои кровные родственники здесь, Слав. Как тебе такое?
Я зажмурилась, не выдержав его напора. Той дьявольской злости, которая кипела в нем. Я поняла. Поняла. Что Мир злился не на меня. Это вылилось его бессилие. На судьбу, на ситуацию. И, слушая каждое его слово, я понимала, почему именно сейчас.
— Почему я заговорил про фарс? Так вот посмотри на всех этих людей. Элиту, мать ее. Верхушку. Там в зале есть и мой отец, который заплатил своей любовнице за аборт и вышвырнул ее вон. Тут есть и моя мать, которая забеременела специально, чтобы женить своего “папика” на себе. А когда не вышло, что думаешь? Она сделал аборт? Не-е-ет, Слава, ей врачи не рекомендовали, будто бы ей забеременеть впредь будет очень тяжело. А она хотела. Хотела еще. Следующую попытку, чтобы удержать следующего папика. Ей же было восемнадцать, вся жизнь впереди.
Я открыла глаза, встретилась с его взглядом и не смогла сдержать болезненного стона. Мирослав открывал мне душу, рассказывая то, что причиняло ему страдания. То, что донимало мужчину всю его жизнь. Грызло изнутри. А я ничем… Совершенно ничем не могла ему помочь.
— Мир, все хорошо, — эти слова были такими пустыми. Ничего хорошего. Ничего.