В близлежащих кварталах семьи уже завершили праздничную трапезу перед традиционным постом и отправились в шул, оставив на кухонных стойках горящие свечи йорцайт[61]
. В память об усопших.Я представляла себе, что прямо за дверьми итальянского ресторана мужчины в талитах, женщины с покрытыми головами, мальчики в ермолках, девочки в платьицах, держащиеся за руки пап, идут по улицам, как когда-то шла я. В синагогах в ковчегах хранились, сверкая серебром, свитки Торы в вышитых бархатных футлярах. Когда в темнеющем небе появятся три звезды, ковчеги откроют и все поднимутся с мест. Начнется служба «Коль нидрей»[62]
, известная своей печально-торжественной красотой.Я занервничала.
— Поговори с ним на улице, — призвала я Майкла.
Я не хотела, чтобы Бен подумал, что на него давят или загоняют в угол. Ощущение хрупкости наших уз вернулось в полную силу. Когда Майкл хотел выйти из-за стола, Бен его остановил.
— Ничего, — мягко сказал он. — Все нормально.
Майкл протянул мне телефон. На экране появилось лицо сына.
— Мы еще с Беном и Пилар, мой дорогой, — сказала я. — Хочешь поздороваться?
Я повернула экран к Бену. Он взял мобильник и посмотрел на внука.
— Здравствуй, Джейкоб. Как поживаешь? Рад с тобой познакомиться.
— У меня все хорошо! Я тоже рад знакомству!
В калейдоскопе удивительных моментов, которые начали происходить с июня — были мгновения невиданные, необъяснимые, прекрасные и даже мистические, — знакомство семидесятивосьмилетнего человека со своим семнадцатилетним внуком по FaceTime казалось священным актом. Что-то не дававшее покоя встало на свое место. Даже если не последует продолжения — если мы больше никогда не увидимся, — Джейкоб и его дед друг друга узнали, словно обменялись простым «вот ты какой».
Нам не хотелось прощаться. Выйдя из ресторана на улицу, мы проводили Бена и Пилар до машины, припаркованной за углом напротив синагоги.
— Знаете, Эмили хотела бы с вами общаться, — сказала Пилар.
— Я была бы не против общаться с ней, — ответила я.
— Тогда напишите ей, — предложила Пилар.
— Я не была уверена, уместно это или нет.
Я вспомнила «дымовой сигнал» от Эмили в Twitter.
— Уверена, что она вечером позвонит мне, чтобы узнать, как прошел обед, — улыбаясь одними глазами, продолжала Пилар. — Как вы думаете, что мне ей ответить?
— Скажите ей, что обед прошел как нельзя лучше.
В оставшиеся до расставания минуты я сообщила Бену и Пилар, что следующей весной приеду в Портленд с промотуром книги. Кажется, все обрадовались тому, что мы снова сможем встретиться.
— Мы придем на ваши чтения! — воскликнул Бен.
На прощание мы обнялись — каждый обнял всех остальных, — и на этот раз никакой неловкости не было. Было только чувство, похожее на счастье.
В тот вечер, когда мы с Майклом вернулись домой, я полезла в шкаф за свечами йорцайт, но оказалось, что они уже закончились. И в тот день, когда я встретилась с Беном Уолденом, я не зажгла свечей в память о своих сложных, но любимых покойных родителях. Зато я старалась удержать их всех в своем переполненном чувствами сердце.
Позднее один раввин напомнит мне, что слово «отец» на иврите, аба, составлено из первых двух букв алфавита: алеф, бет. Он спросит меня, могу ли я отдать дань двум истокам, двум отцам, от которых я произошла. Со временем я научусь принимать оба истока. Их взаимопроникновение преследует меня всю жизнь. Но в тот вечер, оставшись одна у себя в кабинете, сидя на кушетке — той же самой, где почти четыре месяца назад я узнала правду о своем происхождении, — я написала Бену записку с благодарностью. Ее я подписала «С любовью».
Часть четвертая
42
Казалось бы, после обеда с Беном я должна была почувствовать себя лучше. Возможно, ощутить облегчение, утешение от приятной встречи. Лучшего варианта развития событий для человека, зачатого с помощью донора, и представить сложно. Описывая случившееся, я использовала слово «удивительный» — так оно и было, — но дело было не только в этом.
Я погрузилась в еще более глубокую безысходность, и это меня удивило. У меня обострилась чувствительность к яркому свету, к самым безобидным шумам — я вздрагивала от гудящего звука труб, от стука хлопнувшей двери. Почти все дни я продолжала проводить дома, зарывшись в историю донорского оплодотворения, читая научные статьи, цитирующие специалистов по этике и философов по теме прав детей, зачатых с помощью доноров, и очередные книги о галаха, как будто могла найти ключ к тому, чего я пока не знала.