Теперь мой другой папа, мой биологический отец, будет сидеть в зале и наблюдать за мной. После нашей первой встречи Бен написал мне, что, хотя он мог претендовать лишь на генетическое отцовство, он, безусловно, гордился моими достижениями не только в карьере, но и в создании замечательной любящей семьи. Как бы я ни была благодарна за свои отношения с Беном, сердце томилось по папе. Ему ни разу не довелось пережить отцовскую гордость — kvelling[83]
, он бы использовал это слово на идише. Теперь Бен был частью моей взрослой жизни. Он познакомился с Джейкобом по FaceTime. Он обменивался историями с Майклом. В тот вечер он встанет в очередь, чтобы подписать книгу. Если бы родители смогли на полсекунды перенестись в будущее, в котором — когда их обоих уже не будет с нами — я буду обедать с безымянным студентом-медиком, которого для них не существовало, они бы все равно исполнили задуманное?Я бы с удовольствием поговорила с Беном о сокровенном — задала бы неожиданные, глубокие, трудные вопросы про время его молодости, — и у меня было чувство, что он бы не отказался от сложного разговора. Но Пилар, несмотря на ее тепло, казалось, все еще мучила тревога при мысли о том, что она не знала про Бена. Он был донором спермы, и помимо троих взрослых детей, которых они вместе вырастили, у него могли быть и другие потомки. Ее вряд ли можно винить. Я не могла себе представить, что бы почувствовала, если на пороге нашего дома однажды появился бы ребенок Майкла и радикально изменил размер и форму нашей семьи.
Пока мы не торопясь пили кофе, Пилар задала вопрос, который явно не давал ей покоя:
— Так вы удалили свое имя?
Сначала я не поняла, о чем она спрашивает.
— Ну, с веб-сайта? Ancestry.com?
Я боялась поднять глаза на Майкла. Не знала, как ответить. Нет, мы не убрали мое имя с сайта Ancestry.com. Честно говоря, мы распространили информацию обо мне как можно шире и на других сайтах — 23andMe, MyHeritage, GEDmatch, — чтобы увеличить шансы найти сводных братьев и сестер.
Я была не в состоянии сказать Пилар, что мою ДНК обнаружить было нетрудно. Но и врать ей тоже не хотелось. Пока я формулировала ответ, вмешался Майкл.
— ДНК Адама Томаса там тоже пока размещена, — мягко сказал он.
— Но он заверил нас, что она доступна не всем, — сказала Пилар.
Бен лишь переводил взгляд с одного из нас на другого.
Я понимала, что мы с Майклом думаем про одно и то же.
Пилар, казалось, нашла успокоение в этом ложном понятии о сохранении тайны — и Адама Томаса, и моей. Но несколько минут спустя, пока Бен и Майкл были погружены в разговор на другую тему, она наклонилась ко мне и заговорила яростным шепотом.
— Ваш папочка очень хороший, — сказала она.
Я подумала, что ослышалась. Она положила ладонь на мою руку.
— Очень хороший папочка, — повторила она.
Я понимала, что Пилар было очень тяжело подпустить меня к себе. Но среди тщательно продуманной терминологии — генетическая связь, биология, выверенные фразы — слово «папочка» было не к месту.
— Если появятся другие, — продолжала она, — вы ведь им не скажете. Будете сохранять тайну.
Полувопрос-полуутверждение. И тогда я поняла. Когда человек слишком стар для сюрпризов? Случайный выбор молодого студента-медика мог сейчас вполне перевернуть с ног на голову жизнь ушедшего на покой врача. Ведь Бен с Пилар тоже читали про зачатых с помощью донора людей, у которых обнаружились десятки сводных братьев и сестер. Уж не виделась ли им вереница белокурых розовощеких отпрысков, змеящаяся вокруг их жилого квартала? Конечно, им должно было быть страшно, даже при общении со мной.
Я рассмеялась, будто ее просьба была причудливой, и сделала большой глоток из своего бокала с вином. Слова Пилар заставили меня задуматься о Бене в роли папочки. Я представила себя на полу в уютном доме Бена и Пилар в поселке для престарелых за игрой в нарды. Представила себя в пижаме и махровом халате рано утром за чашкой кофе вместе с Беном просматривающей газету. Мы могли вместе решать кроссворды. И тут, будто царапающая виниловую пластинку игла, мысли пробуксовывали и замирали.