Семья Рубанюк

Петро почувствовал, как затылок его мгновенно вспотел, а лицо покраснело. Какой упрек мог предъявить ему секретарь райкома, да еще с трибуны?

— …Первый и самый главный твой недостаток, — говорил Бутенко, глядя на Петра, — слабо у тебя, товарищ Рубанюк, развито качество, без которого хороший руководитель из тебя не получится. Я говорю о чувстве нового… Наш долг видеть и энергично поддерживать все новое, живое, творческое, что рождается благодаря патриотической инициативе масс… Ты, вероятно, догадываешься, товарищ Рубанюк, о чем я веду речь.

— Комсомольско-молодежную бригаду не организовал? — внезапно осипшим голосом сказал Петро.

— Я имею в виду скоростную вязку снопов. Сколько у тебя людей работало новыми методами к концу уборки?

— Немного.

— Вот видишь… Прекрасное начинание возникло в колхозе «Путь Ильича», — говорил Бутенко, обращаясь теперь к участникам совещания. — Вы все о нем слышали, а многие и у себя применили. Метод прямо-таки незаменимый при отсутствии нужного количества людей, техники… По пять-шесть норм выполняла одна вязальщица. Так, Рубанюк?

— И по семь было…

— А вот председатель этому со стороны порадовался, но внедрить в своих бригадах широко, по-настоящему не постарался. Не поддержал полезной инициативы. А партия чему нас учит? Любовно, заботливо поддерживать каждый ценный почин, каждую крупицу опыта, выдвигаемого массами…

Бутенко говорил далее, резко и убедительно, о слабом внимании руководителей колхоза «Путь Ильича» к животноводству, о запущенности семенных участков, и Петру слушать это было неприятно.

Он держался внешне как бы спокойно, однако Громак видел, как от волнения на его побледневших скулах перекатывались желваки.

— Ты что нос повесил, Остапович? — спросил он его во время перерыва и сочувственно похлопал по плечу. — Брось! Критика справедливая.

— Ничего не справедливая, — неожиданно вмешалась Волкова. — Больше не нашел, к чему придраться…

Она сама смутилась своего резкого тона и уже мягче добавила:

— Обвинить Петра Остаповича в том, что он плохо поддерживает передовиков! Да это же ни на чем не основано. В том, что с вязальщицами так получилось, нашей вины больше…

— Вы не п-поймете од-д-ного, — заспорил Громак, заикаясь более обычного, — Игнат Семенович н-никому н-нико-гда не дает застаиваться, держит на боевом взводе. Понятно? Чем больше верит в человека, тем с-суровее с ним. Я знаю, как он в лесу брал з-за шкирку… И учтите, когда дела в отряде хорошо шли, он особенно всех подзуживал… Такой у него с-стиль…

— Несправедливо, — упрямо твердила Волкова. — Иной раз похвала на человека лучше действует, чем вот так…

В длинном полутемном коридоре и на крыльце, шумно переговариваясь, дымили цыгарками курильщики; другие участники совещания толпились около продавщицы, молчаливо отпускавшей ситро, папиросы, розовато-белые черствые пряники.

За окнами уже кружились первые снежинки. Чуя близкую зиму, встревоженно каркали грачи в верхушках оголенных тополей.

— Быстро время летит, — сказал Громак, поглядывая на мутное, свинцовое небо. — Давно ли пшеницу косили?

Закуривая и тоже глядя на небо, Петро сказал:

— Надо нам вопрос об учебе продумать. Игнат Семенович говорил только о политической учебе и агротехнике… А у меня тут одна мысль зародилась. В дороге потолкуем…

Как только закончилось несколько затянувшееся совещание, Петро и Громак, торопясь засветло выехать домой, решили, оставив прочие дела до следующего приезда, побывать только в райкоме. Пока Громак получал в парткабинете литературу, Петро заглянул в комнату секретаря.

— Заходи, заходи, Рубанюк! — пригласил Бутенко. — Садись.

Отпустив посетителей, он повернулся к нему и радушно произнес:

— Ну, с приездом поздравляю! Отгрузили?

— Так точно.

Бутенко пытливо посмотрел в спокойное, немного усталое с дороги лицо Петра.

— Дуешься?

— Нет, Игнат Семенович.

— Искренне?

— Не за что мне на вас дуться. Вы правы.

— Понял? Очень важно, чтобы и ты и другие поняли, чего я добиваюсь.

Бутенко погладил рукой стриженый затылок. С добродушной усмешкой сказал:

— Пришлось тебе сегодня горькие слова выслушать… Есть, правда, чем и порадовать. Вам разрешен долгосрочный кредит. У вас с тяглом плохо. Фермы надо возрождать. Думаю, денежки вам пригодятся.

Петро просиял.

— Большое спасибо! Большое! От всего колхоза… Я вот о чем хотел посоветоваться, Игнат Семенович… Курсы, кружки, о которых вы говорили сегодня, все это мы создадим. А вот молодежь надо профессиям обучать. Нам плотников, кузнецов и особенно электриков очень много потребуется…

Бутенко слушал, не перебивая, и только в глубине зрачков его засверкали знакомые Петру искорки.

— Обучать у нас найдется кому, — продолжал Петро, все больше воодушевляясь от сознания, что в райкоме оценят и поддержат его начинание. — Грищенко, например… Павел Петрович… Вы знаете его по отряду. Первейший плотник и столяр… Или старик Кабанец. Он же знаменитым кузнецом был.

— Все понятно.

— Нам тогда легче будет. Свои кадры… Гайсенко по электричеству просветит ребят. Кабанца к кузнечному делу привлечем…

— Ясно, ясно!