Семя скошенных трав (СИ)

Данкэ садится — и Аэти тут же устраивается у него на коленях. Он потрясающе помогает детям почувствовать себя в тепле и безопасности — отличный педиатр, да. И его лицо выражает полный душевный штиль.

— Как вышло, что ты пришёл с людьми, брат? — неожиданно резко спрашивает Лэнга, оборвав тёплую тишину.

Данкэ поднимает голову, смотрит Лэнге прямо в лицо — и чуть раздувает ноздри, словно хочет подчеркнуть: вина не мешает ему дышать.

— Ты спрашиваешь, ради чего… — Данкэ не закончил, но я мысленно слышу окончание фразы: «ради чего я выжил?»

Лэнга чуть вдыхает, собираясь что-то сказать, но его опережает Тари:

— Мы все знаем, — говорит она. — Ради детей. Дети должны жить или — сгнить воде!

Это звучит так уморительно по-детски, что Лэнга моргает, а Данкэ молча сводит ладони. Раздвигает пальцы, расправляя перепонки, сдвигает снова. Трогает на переносице «шаманских» рачков, шуточный символ научного сообщества Шеда.

— Сгнить воде… На Океане Третьем вода была… нет, не гнилая, конечно. Но и неживая, — говорит он медленно. — Мы его постепенно оживляли. Терраформеры постепенно приспосабливали этот мир к нам — и я видел, как оживает вода. Как раз накануне войны наши биологи запустили в Океан Третий светлячков. Знаменательный день…

— Ты разрабатывал свою смесь для терраформеров? — спрашивает Хао, чуть улыбаясь. — Коллеги поражались. Говорили: надо быть гением или хвостом вперёд нырять, чтобы адаптировать для малышей консервированную пищевую массу таблетками от несварения! Самый быстрый и дешёвый вариант, какой только можно вообразить.

Данкэ так и не разводит ладони.

— Так очевидно же, — говорит он, пожалуй, польщённо. — Не таблетки, конечно, но пищеварительные ферменты тюленей, которые на таблетки тоже идут — практически аналог наших. Любой медик знает, как это работает. Я почти не сомневался, что никаких осложнений не будет, но проверял методику. На Океане Третьем я писал вторую книгу о ней, уже специально для терраформеров, с таблицами микроэлементов, дозируемых в зависимости от состава местной воды. Идеальные условия для научной работы: большая колония, сложные условия… четыре платформы типа «плавучий остров», взрослых чуть больше семисот — и дети. Людей там не было, поэтому и наших военных там не было, только орбитальный заслон. А война началась чудовищно быстро: в тот день мы утром получили сообщение о вооружённой стычке с людьми на Океане Втором — а вечером уже был бой с людьми на нашей орбите.

— Говорят, на Третьем шли бои? — спрашивает Тари. — Не на орбите, а внизу?

— Говорят, — подтверждает Данкэ. — Но сам я не видел, не успел увидеть. Мы решили, что детей надо немедленно везти домой, подальше от этого кошмара. За ними прислали транспорт с Шеда, я был среди сопровождающих. Транспорт атаковали люди. Так я и попал… на третьи сутки войны.

— И каково общаться с людьми? — спрашиваю я и тут же жалею: вопрос никак нельзя назвать хорошо сформулированным. Но Данкэ отвечает.

— А ты общался с ними до войны, брат?

— Да, — сознаюсь я, чувствуя что-то вроде стыда. — Моей наставницей по языкам Земли была человеческая женщина. Но до войны всё было совсем иначе… и мне могло льстить, что человек хвалит мою способность усваивать чужую речь. Я же хотел спросить: каково общаться с людьми на войне?

— Не общение, — говорит Данкэ. — Резня. Был бой, уже на борту. Я впервые пытался убить человека. В тот раз не вышло… я неважный боец… и меня останавливало… ощущение живого… не знаю… я помнил людей до войны… мне казалось, что всё это безумие — какая-то страшная ошибка. Кажется, я тоже боялся непоправимо ошибиться. Но меня ударили электрическим разрядом — и я очнулся уже в чужом трюме. В качестве… люди называли это специальным словом. Что-то похожее на «трус, который захотел выжить, поэтому попросил его не убивать»… не знаю… не точно. В общем, это у них в обычае: на войне они убивают не всех, некоторых оставляют… не знаю… в рабстве?

Слово звучит дико.

Хао поражённо спрашивает:

— Но рабство — это что-то из древнейшей истории? Те, кто рыл каналы и строил подземные жилища ради милости Хэндара… отказавшиеся от себя, орудия в руках богов? Какая-то заросшая ракушками древность… ты — раб? Не представляю.

— Не совсем так, — Данкэ говорит медленно, будто пытается налить мысли в строгую форму, не расплескав. — Люди считают, что раненный в бою как бы теряет собственную волю и должен говорить то, что ему прикажут; по-видимому, их сородичи так себя и ведут. Так что мне пытались приказать, люди пытались приказать мне отвечать на какие-то вопросы. Вдобавок считали, что, причиняя мне боль, вынудят меня говорить — неважно, что я об этом думаю.