Семя скошенных трав

Я прислушиваюсь. Слышу уцелевших братьев и сестёр — и какой-то тяжёлый, вязкий гул, то ли вокруг, то ли в моей голове.

— Не слышу, — говорю я, приблизив рот к его уху. — Ты уверен?

Элгрэ вздыхает, как всхлипывает:

— Мне кажется. Мне кажется, я чувствую эти мелкие волны… вибрацию, движение воды. И звук. Не столько слышу, сколько чую. Как тогда, на Океане Третьем, у Скального, ночью…

Я вспоминаю бой за Скальный. Я чувствую жаркий вкрадчивый ужас.

— Амунэгэ, — говорю я. — Как бы ты ни создавал этот свет — время его погасить.

Амунэгэ вздыхает и перехватывает прожектор удобнее; я думаю, что его руки уже давно затекли:

— Нет. Это знак. Знак для Вадима. Нас ищут.

— Это знак для военных, — говорю я. — Нас впрямь ищут, чтобы убить.

Амунэгэ отрицательно фыркает:

— Брат… не спорь.

Борис вздёргивается:

— Вы о чём? Им ещё рано. Они не знают. А вот военные — им могли рассказать… эти сволочи…

И тут я тоже чую. Всем телом, как рыба, чувствую это движение воды, вибрацию силового поля модуля. Поднимаю глаза.

И прежде, чем рассмотреть в мутной небесной темноте сам модуль, я вижу проблесковые огни, имитирующие наши! Синий-белый! Синий-белый!

Неужели это не провокация? Наши братья не хотят, чтобы мы приняли их за военных? Понимают, что не у всех есть силы нырять? Понимают, что половина раненых уже не выплывет?

Голоса:

— Смотрите, смотрите! Знаки Армады!

— Синий!

— Наши!

Борис шепчет:

— Не может быть. Это обман.

Модуль медленно снижается над нами. Прожектора освещают море. Свет на плоту гаснет, но я успеваю увидеть на брюхе модуля голубой треугольный вымпел Шеда.

Он грубо намалёван краской. Второпях.

К воде спускается платформа, поддерживаемая силовым полем. На ней — Вадим, Жанна, Антон, ещё кто-то, кого я не знаю. Стоят на коленях, чтобы сразу подать руку тем, кто в воде.

— Вадим, — говорю я, — сперва людей. Соня не может плавать, а Борис, кажется, тяжело ранен.

— Здравствуй, Орка, — говорит Вадим. Его голос срывается.

Дальше — спасательная операция. Берут на борт людей, потом — наших раненых. Я помогаю Элгрэ подняться на платформу, передаю его Антону, слежу, как его укладывают на носилки. Я помогаю другим.

Я помогаю Нихэю и думаю, что он ещё дополнит летопись древних существ. Я помогаю Хирмэ — и думаю о его новых стихах.

А ещё думаю о поэмах, которые не сочинят, о научных трудах, которые не закончат, о проектах, которые сегодня сгинули в этой нагретой взрывом воде. О светящихся чудесных медузах Хиро. Закрываю ноздри — и нос болит.

Потом мы ждём, когда платформу спустят за нами. Амунэгэ сидит на плоту, поглаживая кончиками пальцев прожектор. Рядом со мной выныривает Ангрю. Всё как будто кончилось неплохо, но теперь я думаю о людях.

Думаю о том, что не пришло мне в голову на берегу. Что нужно было велеть людям приготовить что-то, за что они смогут держаться в воде — пустые баллоны, канистры, куски пластика… я ведь не подумал, что некоторые из них не умеют плавать.

Не предусмотрел.

А если бы предусмотрел — может, спасся бы ещё кто-нибудь из них? У меня болит душа.

— Ты сказал «люди» или мне показалось? — спрашивает Амунэгэ. — Я знаю, где ещё люди.

Я вздрагиваю, поворачиваюсь.

— Ещё не знаю, кто, — говорит Амунэгэ. — Но чувствую. Линиях в двух отсюда есть отмель. На ней — Тэллу и двое людей. Мне так кажется.

Я хочу расспрашивать и расспрашивать, но за нами спускается платформа модуля. Мы поднимаемся на борт.

Вадим улыбается мне. Его лицо осунулось, под глазами — чёрные мешки. Я трусь щекой об его руку.

— Спасибо, тюленёнок, — говорит он. — Что бы я делал без тебя, воин.

К нам подходит Амунэгэ. Его покачивает.

— Люди, — говорит он. — И Тэллу из Хтэ. В двух линиях. Песчаная коса, на ней… я тебе говорил…

Клянусь дыханием, до этого мгновения он не успел сказать Вадиму ни слова.

Вадим смотрит на него… странно.

— Амунэгэ, художник мой дорогой, — говорит он, — скажи, ты — то, что я думаю? Да?

Амунэгэ улыбается.

— Я же не слышу твоих мыслей, — говорит он очень устало. — Но, кажется, догадался. Да, я — резидент Галактического Союза.

16. Вера

Я пропустила катер.

Пропустила чудовищно интересные вещи на пирсе, и из-за этого, конечно, не смогла напроситься с ними на этот остров Серебряный, на засекреченную военную базу. Нет, конечно, у меня сейчас нет никакой уверенности, что меня бы туда взяли… но попытаться, разумеется, стоило.

С другой стороны, я пропустила катер не просто так: я снимала детей.

С точки зрения ценности информации — ну, такой, коммерческой, что ли, сенсационной ценности — отснятый материал, конечно, не мог сравниться с секретной базой, подводными лодками шедми и прочим, таинственным и ужасным. Но это была моя информация, страшно ценная лично для меня.

Потому что, разговаривая с детьми, я вдруг поняла, что они мне ужасно нравятся. Шедмята. Эти подростки, которые по нашим меркам ещё не совсем подростки. Они мне так невероятно нравятся, что это всё меняет.