Семья Спеллман расследует…

Он подумал, что неплохо будет размять ноги и пройтись пешком, поэтому опоздал. Рэй нетерпеливо каталась на велосипеде по кругу. К четырем сестричке надо было вернуться домой, иначе ей грозили очередной домашний арест и сокращение прогулок.

Дядя шел медленной, тяжелой походкой. Годы работы в полиции научили его вести переговоры. Спешка может легко все испортить. Он подождал, пока заговорит племянница.

– Деньги у тебя?

– Да. Рубашка?

– У меня.

– Давай сюда. Утомился я сегодня.

Они обменялись пакетами. Рэй тут же натянул рубашку поверх своей, разгладил складочки, поправил воротник и только потом с великим облегчением вздохнул.

Сестра посчитала деньги.

– Шестьдесят три бакса? Я велела принести сотку.

– Автобусы. Музей. Такси. Похлебка из моллюсков. Все это я вычел.

– Ладно, сойдет, – расщедрилась Рэй, подумав, что отобрать у дяди рубашку никак не получится.

– Это все? – спросил тот.

– Все.

Дядя Рэй развернулся и пошел прочь. У сестрички давно вертелся на языке один вопрос, и она крикнула ему вдогонку:

– Почему? Почему ты приехал?

Дядя немного помедлил. Племянница не заслуживала честного ответа, но он не солгал:

– Мне стало одиноко.

Удивительно, как легко и быстро Рэй и дядя Рэй уладили этот конфликт. Сестра не знала, что такое одиночество, но прекрасно поняла, каким невыносимым оно может быть. Она упрекнула себя в жестокости и сразу прекратила войну. Через какое-то время дядя Рэй объявил, что враждовать с ней было легче, чем дружить. Он еще никогда не был так прав.

В тот день я вернулась домой и заново просмотрела материалы по делу Сноу. Изучила снимки Эндрю и Мартина. В отличие от фотографий в доме Абигейл эти сделали незадолго до исчезновения Эндрю, когда ему было семнадцать. Братья были похожи: оба кареглазые и темноволосые, но благодаря мужественным чертам Мартин казался намного старше. Эндрю был худощавей, милее, мягче. Интересно, как бы он выглядел сейчас? Как выглядит Мартин, я вскоре узнала.

Мама зашла в контору и принюхалась.

– Ты что, надушилась?

– Нет! – отрезала я, зная, что от меня до сих пор несет попурри.

– Откуда тогда запах? – как бы невзначай спросила мама, явно издеваясь.

– Не строй из себя идиотку.

– Ах да! – воскликнула она, словно до нее только что дошло. – Абигейл любит мертвые цветы, верно?

– Теперь я поняла, почему ты поручила мне это дело.

– Потому что Эндрю Сноу числится без вести пропавшим уже двенадцать лет?

– Нет, потому что миссис Сноу – самая противная женщина на планете.

– Ну, ты же не всех женщин знаешь, так что…

– А мистер Сноу какой? – сменила я тему.

– Его не было дома?

– Он играл в гольф.

– Хм-м… Не сказала бы, что он любитель гольфа. Изабелл, ты объявила голодовку?

– Нет, а что?

– Ты вообще не появляешься на кухне.

– У меня есть своя на чердаке.

– А еда там тоже есть? – язвительно спросила мама.

– Вообще-то я умею ходить по магазинам.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, но обычно не ходишь. Я к чему говорю: хоть ты и стыдишься родной семьи, на кухне стынет обед. Можешь поесть.

– Спасибо, – сказала я и ушла к себе, захватив папку с материалами.

На самом деле она была права: я обходила стороной родительскую кухню, чтобы не выслушивать насмешки над моим стремлением к независимости. И, точно какой-нибудь глупый подросток, голодала.

Вечером Рэй постучала в мою дверь и предложила еды. Интересно: ей хватило чуткости понять, что я голодаю, но она не сообразила, что сейчас мне хочется вовсе не сладкого. Однако сестра так мило поставила передо мной огромную тарелку, насыпала в нее «Фрут Лупс», налила молока и вручила мне ложку, что я не смогла отказать. Потом она села рядом и стала лакомиться из коробки. Я строго на нее посмотрела, напоминая о запрете на сладкое, на что она ответила другим многозначительным взглядом: сегодня суббота.

Я сразу догадалась, что Рэй пришла не просто так. Сжирая хлопья горсть за горстью, она стала сортировать мою почту: сперва разложила большую пачку писем по размеру, а потом и по цвету. Я ее не торопила – не очень-то хотелось знать, что у сестрицы на уме. Наконец та не выдержала. Рэй не любит напрягать свою нервную систему долгими отсрочками.

– Мама сказала, что между нами с тобой есть только одно различие.

– Неужели? – усомнилась я. – Разница в четырнадцать лет?

– Нет.

– Может, в шесть дюймов?

– Нет.

– Тогда в цвете волос?

– Нет.

– Видишь, уже три.

– Тебе что, совсем неинтересно?

– Ничуть.

– Я не ненавижу себя. Вот в чем разница.

– Скоро возненавидишь, поверь, – ответила я и выкинула коробку «Фрут Лупс» в коридор. Потом взяла Рэй и сделала с ней то же самое.

Та приземлилась на ноги и напоследок заявила:

– Ты же больше ничего не умеешь!

Я пинком захлопнула дверь. Рэй была права: я больше ничего не умею. И мама тоже не ошиблась.