Семья Тибо, том 1

Вот тебе полный отчет. Я не говорю, что в один из ближайших дней Пуанкаре объявит войну Германии. Нет, Пуанкаре не Берхтольд. Но чтобы сохранить мир, нужно считать его возможным… А Пуанкаре, — исходя из той точки зрения, что конфликт неизбежен, — задумал и осуществил политику, которая не только не устраняет шансы войны, а увеличивает их! Наше вооружение, происходящее наряду с русскими приготовлениями, как и следовало ожидать, устрашило Берлин. Немецкие военные круги поспешили воспользоваться случаем, чтобы ускорить и свои приготовления. Укрепление франко-русского союза вызвало в Германии безотчетный страх перед "окружением" — настолько сильный, что немецкие генералы поспешили открыто заявить, будто из создавшегося положения есть только один выход — война; некоторые утверждают даже, что ее необходимо начать как превентивную!.. Все это в значительной мере дело рук Пуанкаре! В результате дьявольской политики Извольского Пуанкаре Германия действительно стала такой, какой Пуанкаре ее себе представлял: агрессивной, хищной нацией… Мы вертимся в заколдованном кругу. И если через три месяца Франция окажется вовлеченной в европейскую войну — войну, которую Россия терпеливо вынашивала, которую Германия, может быть, легкомысленно "допускала", чтобы воспользоваться благоприятными обстоятельствами, — то Пуанкаре останется с торжеством воскликнуть: "Вот видите, под какой угрозой мы находились! Видите, как я был прав, стремясь иметь возможно более мощную армию и возможно более надежных союзников!" — не подозревая того, что благодаря своим психологическим ошибкам, своим русским симпатиям и своей политике пессимистически настроенного пророка он является, вопреки всякой вероятности, одним из виновников этой войны!

Антуан решил дать брату выговориться; но в глубине души он находил его выпады довольно-таки непоследовательными. Он улавливал в них некоторые противоречия. Его логический и трезвый ум восставал против аргументации, которая в своей совокупности казалась ему слабой и бессистемной. Антуан был близок к тому, чтобы усомниться в осведомленности своего младшего брата, взгляды которого казались ему, как всегда, поверхностными, иногда даже ребяческими. Великодушие, и неосведомленность, и некомпетентность… Если действительно в настоящее время над горизонтом нависла смутная угроза, то Пуанкаре, преобладающей чертой которого, даже на президентском посту, оставалась активность, прекрасно сумеет вовремя рассеять надвигающиеся тучи. Ему вполне можно было довериться: он уже проявил задатки крупного политического деятеля. Рюмель преклонялся перед ним. Было бы нелепостью предполагать, что здравомыслящий человек, подобный Пуанкаре, может желать реванша; и еще большей нелепостью было бы думать, что, не желая войны, он старался сделать ее неизбежной только потому, что считал ее возможной или вероятной. Детские фантазии! Достаточно самого элементарного здравого смысла, чтобы уяснить себе, что Пуанкаре, а вместе с ним и все государственные деятели Франции должны, напротив, всеми силами стремиться к тому, чтобы не дать втянуть страну в ненужную ей авантюру. По целому ряду причин. И прежде всего потому, что Пуанкаре лучше, чем кто-либо, знает, что ни Россия, ни Франция на сегодняшний день еще не готовы к тому, чтобы с успехом сыграть свою партию. Рюмель говорил об этом еще совсем недавно. Впрочем, Жак ведь сам молчаливо признал неудовлетворительным состояние транспорта и стратегических путей сообщения в России, поскольку для устранения этого недостатка Россия сделала шестисотмиллионный заем. Что касается Франции, то закон о трехлетней военной службе, признанный необходимым, чтобы довести численность армии до уровня германской, был только что принят и не дал еще результатов… Однако Антуан не располагал достаточно точными данными, чтобы окончательно опровергнуть все утверждения брата, как ему того хотелось бы. Поэтому он счел за лучшее не возражать. Сами события рано или поздно докажут Жаку всю его неправоту — ему и всем его швейцарским друзьям, этим лжепророкам, под влиянием которых он находится.

Жак сидел молча. Он как будто вдруг страшно устал. Вынув носовой платок, он обтер себе лицо, шею, затылок.

Жак чувствовал, что его пламенная импровизация нисколько не убедила брата. И ему было понятно почему. Он отдавал себе ясный отчет в том, что беспорядочно, без всякой последовательности, глупо пускал в ход аргументы совершенно различного порядка — политические, пацифистские, революционные, представлявшие собой в большинстве случаев смутные отголоски словопрений "Говорильни". В эту минуту он мучительно ощущал недостаточную осведомленность, которую Антуан молча ставил ему в вину.

Всю неделю, проведенную в Париже, он потратил главным образом на то, чтобы собрать сведения о настроениях французских социалистов, и больше интересовался тем, как они реагируют на угрозу войны, чем проблемой ответственности европейских держав.