Семья Тибо, том 2

Она слушала, она понимала, но голова у нее кружилась. За последние два дня один за другим ослабевали, распадались все устои ее внутреннего мира: вокруг возникала пустота, и ее еще не могли заполнить те новые ценности, на которых, казалось, зиждились все суждения Жака.

Внезапно она увидела, что лицо Жака просветлело. Он опять улыбался, но по-другому. У него возникла одна идея, и он уже вопросительно смотрел на девушку.

– Слушайте, Женни… Раз вы сегодня вечером одни… Почему бы вам… не пообедать где-нибудь вместе со мной?

Она смотрела на него, озадаченная этим столь простым, но столь необычным для нее предложением.

– Я освобожусь не раньше половины восьмого, – объяснил он. – А в девять мне надо быть на площади Республики. Но хотите, эти полтора часа мы проведем вместе?

– Да.

"У нее какая-то совершенно особая манера непреклонно и в то же время кротко произносить да или нет…" – подумал Жак.

– Благодарю вас! – радостно воскликнул он. – У меня не будет времени зайти за вами. Но если бы вы смогли в половине восьмого быть около Биржи?..

Она утвердительно кивнула головой.

Он встал.

– А теперь я бегу. До скорого свидания…

Она не пыталась удержать его и молча проводила до лестницы.

Когда он уже начал спускаться и обернулся, чтобы попрощаться с нею последней нежной улыбкой, она перегнулась через перила и, внезапно осмелев, прошептала:

– Я люблю представлять себе вас среди ваших товарищей… В Женеве, например… Наверно, только там вы становитесь по-настоящему самим собою.

– Почему вы так говорите?

– Потому что, – тут она замялась и стала подыскивать слова, – всюду, где я вас до этого времени видела, вы словно – как бы это сказать? чувствуете себя немного… в чужой стране…

Он остановился на ступеньках и, подняв голову, серьезно смотрел на нее.

– Вы ошибаетесь, – с живостью возразил он, – там я тоже чувствую себя… в чужой стране! Я всюду в чужой стране! Я всегда был в чужой стране! Я и родился таким! – Он улыбнулся и добавил: – Только подле вас, Женни, это ощущение отчужденности покидает меня… до некоторой степени…

Улыбка исчезла с его лица. Он, казалось, хотел что-то прибавить, но не решался. Он сделал рукой загадочный жест и удалился.

"Она совершенство, – думал он. – Совершенство, но ее не разгадать до конца!" Это не был упрек: разве влечение, которое он всегда испытывал к Женни, не вызывалось до известной степени этой таинственностью?

Вернувшись к себе, Женни несколько минут стояла у закрытой двери, прислушиваясь к звуку удаляющихся шагов. "Ах, какой он сложный человек!.." внезапно сказала она про себя. Сказала без всякого сожаления: она достаточно сильно любила его всего целиком, и ей было дорого даже это неясное ощущение страха, которое он оставлял позади себя, как рябь на воде, как отпечаток ног.

XLV. Понедельник 27 июля. – Политические новости второй половины дня

Вожирарское собрание происходило в отдельном кабинете кафе "Гарибальди" на улице Волонтеров.

Ванхеде и Митгерг, представленные Жаком, были приняты как делегаты Швейцарской социалистической партии и усажены в передних рядах.

Председатель Жибуэн предоставил слово Книппердинку. Труды старого теоретика были написаны по-шведски, но их влияние давно уже перешло за рубежи северных стран. Самые известные его книги были переведены, и многие из присутствующих их читали. Он хорошо говорил по-французски. Высокая фигура, корона белоснежных волос, лучистый взгляд апостола еще больше поддерживали престиж его идей. Он был гражданином миролюбивой и по самой своей сути нейтральной страны, где искусственно раздуваемый национализм великих держав континента давно уже вызывал беспокойство и неодобрение. Он с суровой ясностью судил о положении в Европе. Его речь, горячая и уснащенная фактами, постоянно прерывалась овациями.

Жак был рассеян и слушал плохо. Он думал о Женни. Он думал о Берлине. Как только Книппердинк кончил патетическим призывом к сопротивлению, он встал, не дожидаясь других выступлений, и, отказавшись от мысли повести Ванхеде и Митгерга в "Либертэр", договорился с ними о встрече перед вечерней демонстрацией.

На площади Французского Театра, взглянув на часы, он несколько изменил свои планы. Монмартр был далеко. Лучше было не идти в "Либертэр", а вернуться в "Юманите" и узнать, какова сейчас политическая температура.

Дойдя до улицы Круассан, он встретил на тротуаре старика Мурлана в рабочей блузе печатника, который вышел из редакции вместе с Милановым. Он прошел с ними несколько шагов.

Жак знал, что Миланов поддерживает отношения с анархистскими кругами, и спросил у него, собирается ли он принять участие в Лондонском съезде в конце этой недели.

– Никакой пользы от этого съезда не будет, – лаконически ответил русский.

– К тому же, – добавил Мурлан, – неизвестно, соберется ли он. Никому не хочется быть сцапанным в такой момент. Все прячутся в нору. В префектуре, в министерстве внутренних дел уже расставляют сети: говорят, там уже спешно просматривается и дополняется "список Б".

– Какой список? – спросил Миланов.