Семья Тибо, том 2

Стоя на коленях перед камином, Николь разжигала огонь. Антуан подошел к ней.

– Давно я не видел, как горят дрова…

– Вечерами еще свежо, а потом так веселее! – Она поднялась. – Помните, здесь, в Мезоне, мы с вами встретились в первый раз. Я помню так ясно. А вы?

– И я тоже.

И он вправду помнил далекий летний вечер, когда, уступив настояниям Жака и тайком от г-на Тибо, согласился пойти с братом к "гугенотам". Вспомнил, как удивился, встретив там Феликса Эке, хирурга, который был старше его на несколько лет; вспомнил Женни и Николь в аллее роз; Жака, только что поступившего в Эколь Нормаль; сам он был тогда молодым врачом, и одна только г-жа де Фонтанен церемонно называла его "доктор"… Какие все они были молодые! Как верили в свою молодость и в жизнь, не ведая, что готовит им будущее, ни на минуту не подозревая о близкой катастрофе, которую им подготовляли государственные деятели Европы и которая одним махом смела их маленькие личные планы, оборвала жизнь одних, перевернула жизнь других, внесла в существование каждого горе, траур, развалины, взбаламутила мир на долгие, долгие годы.

– Тогда Феликс начал ухаживать за мной, – мечтательно продолжала Николь. В этих словах прозвучала неподдельная грусть. – Он отвез меня на своем автомобиле… На обратом пути мотор сломался, и мы всю ночь просидели в Сартрувиле…

Даниэль медленно поднял глаза и, не поворачивая головы, бросил исподтишка на Николь беглый взгляд, который, однако, не укрылся от Антуана. Слышал ли он их разговор? Может быть, образ прошлого взволновал его, огорчил? Или, возможно, эта болтовня просто ему надоела? Даниэль снова взялся за чтение. Но через минуту зевнул, закрыл книгу и не спеша попрощался со всеми.

Жиз отложила в сторону вязанье:

– Вы идете к себе, Даниэль?

В полумраке ее волосы казались еще пушистее, лицо смуглее, белки глаз блестели ярче. Скорчившаяся на низеньком стульчике, освещенная пламенем очага, Жиз вызывала в памяти образ далекой страны ее предков – Африки. Силуэт туземной женщины, сидящей на корточках перед костром в пустыне.

Она встала:

– Ваша лампа в коридоре. Пойдемте, я зажгу!..

Они вместе вышли из гостиной. Антуан машинально проводил их взглядом, потом обернулся к Николь, которая, стоя у камина, пристально глядела на него. Они были одни. Николь улыбнулась странной улыбкой.

– Даниэлю следовало бы жениться на ней, – произнесла она вполголоса.

– Что?

– Ну да! Это будет чудесно, разве нет?

Мысль была столь неожиданна для Антуана, что некоторое время он молчал, нахмурив брови, уставившись в угол. Николь расхохоталась звонким воркующим смешком:

– Вот уж не думала, что это вас так поразит! – Она пододвинула кресло к огню и уселась, положив ногу на ногу в небрежной, даже слегка вызывающей позе. И стала молча разглядывать Антуана.

Антуан сел рядом.

– Вам кажется, что между ними что-то есть?

– Я этого не говорю, – живо произнесла она, – Во всяком случае, сам Даниэль об этом никогда не думал.

– А Жиз и того меньше, – вырвалось у него.

– Жиз и того меньше, вы правы. Но она явно интересуется им. Она выполняет все его поручения в городе, покупает ему газеты, chewing-gum[110]. Окружает его тысячью забот, которые он принимает, впрочем, с видимым удовольствием. Вы, очевидно, не заметили, что только на нее одну его дурное настроение не распространяется?

Антуан молчал. Мысль о возможности замужества Жиз сначала неприятно поразила его: он еще не совсем забыл прошлое, – то место, которое она, правда недолго, занимала в его жизни.

Но, поразмыслив немного, решил, что никаких препятствий к этому браку нет.

Николь потихоньку смеялась, и на щеках у нее образовались две ямочки. Однако в веселости ее чувствовалось что-то нарочитое, неестественное. "Уж не влюблена ли она сама в своего кузена?" – подумал Антуан.

– Ну согласитесь же, доктор, что моя мысль вовсе не так нелепа, продолжала настаивать Николь. – Жиз посвятит ему всю свою жизнь; преданность именно такой девушки, как она, может скрасить его существование… А Даниэль… – Николь медленно откинула голову назад, золотистые косы коснулись спинки кресла, и между влажными губами мелькнула полоска белых зубов. Она посмотрела на Антуана, плутовато прищурившись. – А Даниэль принадлежит к тем мужчинам, которые охотно позволяют себе любить… – У нее вырвался еле уловимый жест досады. За перегородкой заскрипели ступеньки старой, рассохшейся лестницы. – Вроде моего тифозного, около которого я дежурила прошлую ночь! – воскликнула она, меняя тему разговора с явно неестественной быстротой и лукавством, которые заставляли призадуматься. Уже пожилой человек, призыва девяносто второго года. – В комнату вошли Женни и Жиз, и Николь затараторила еще быстрее: – Когда он бредит, слов понять нельзя. Должно быть, потому что он из Савойи. Каждую минуту он зовет: "Мама!" – каким-то детским голосом. Прямо ужасно!