Жак прочитал эти восемь страничек одним духом. Его трясло, он умилялся, но был расстроен, сбит с толку. Однако чувства эти шли не только от пробуждения былой дружбы, - при своем пылком нраве Жак был вполне способен нынче же вечером вскочить на поезд, отправляющийся в Люневиль, - но было здесь еще что-то, какая-то непонятная тоска грызла иной, потаенный, наболевший участок его сердца, а он не мог, да и не хотел проливать на него свет.
Он прошелся по перрону. Его била дрожь не так от холода, как от нервного перенапряжения. Письмо он все еще держал в руке. Потом он снова вернулся на прежнее место, встал у стены и, под адское звяканье звоночка, постарался, взяв себя в руки, спокойно перечитать все письмо от начала до конца.
Когда Жак вышел на Северном вокзале, было уже половина восьмого. Вечер выдался прекрасный, чистый, вода в сточных канавах замерзла, на тротуарах сухо.
Он буквально умирал с голоду. На улице Лафайет он заметил пивную, вошел, без сил рухнул на диванчик и, не снимая шляпы, даже не опустив воротника пальто, с жадностью съел три крутых яйца, порцию кислой капусты и с полфунта хлеба.
Утолив голод, он выпил подряд два стакана пива и огляделся. В зале почти никого не было. Напротив него на таком же диванчике, только в другом ряду сидела в одиночестве женщина перед пустым стаканом и смотрела, как Жак расправляется с едой. Была она брюнетка, широкоплечая, еще молодая. Жак поймал ее соболезнующий взгляд и почувствовал легкое волнение. Одета слишком скромно для тех профессионалок, что бродят вокруг вокзала. Может, начинающая?.. Глаза их встретились. Жак отвел взгляд: достаточно только знака с его стороны, и она усядется за его столик. Выражение лица ее было наивное и в то же время грустно-умудренное, и было в этом что-то влекущее, притягательное. Поддавшись искушению, Жак с минуту колебался: как бы его освежило нынче вечером это простое, близкое к природе существо, ровно ничего о нем не знающее... Она открыто следила за ним, казалось, она угадывала его колебания. А он всячески избегал встречаться с ней взглядом.
Наконец он взял себя в руки, расплатился с гарсоном и быстро вышел, не оглянувшись в ее сторону.
На улице его сразу пронизал холод. Вернуться домой пешком? Уж очень он устал. Встав на краю тротуара, Жак следил за проезжающими мимо машинами и сделал знак первому свободному такси.
Когда такси остановилось, кто-то коснулся его, - оказывается, та женщина пошла за ним, она тронула его за локоть и с явной натугой произнесла:
- Если хотите, поедемте ко мне. Улица Ламартина.
Он отрицательно, но дружелюбно покачал головой и открыл дверцу машины.
- Хоть довезите меня до улицы Ламартина, дом девяносто семь, - молила женщина, будто решила не отставать от Жака.
Шофер с улыбкой взглянул на него:
- Ну как, хозяин, поехали на улицу Ламартина, девяносто семь?
Женщине показалось или она сделала вид, что ей показалось, будто Жак согласился, и быстро впорхнула в машину.
- Ну ладно, на улицу Ламартина, - согласился Жак.
Машина тронулась.
- Чего ты со мной-то крутишь? - сразу же спросила она, и голос у нее оказался такой, каким ему и полагалось быть по ее внешнему виду, - теплый. Потом, лукаво улыбнувшись, она наклонилась к нему и добавила: - Неужто ты воображаешь, что сразу не видно, что ты сам не свой!
Она ласково обхватила Жака обеими руками, и от этого прикосновения, от этой теплоты он совсем раскис.
Так приятно, когда тебя жалеют! Жак поддался искушению и вместо ответа подавил вздох. Но это молчание отдало Жака в ее власть, она обняла его еще крепче, сняла с него шляпу и положила его голову себе на грудь. А он не противился: его вдруг охватило такое уныние, что он заплакал, сам не зная, почему плачет.
Дрожащим голосом она шепнула ему на ухо:
- На мокрое дело ходил, а?
Жак снова промолчал. Вдруг он сообразил, что действительно мог сойти за злоумышленника - в этом сухом морозном Париже в замазанных до колен брюках, с расцарапанной ветвями физиономией. Он закрыл глаза: он испытывал сладкое хмельное чувство, оттого что уличная девка приняла его за бандита.
А она опять истолковала его молчание как знак согласия и страстно прижала к груди его голову.
Потом предложила совсем уже другим тоном, энергичным тоном сообщницы:
- Хочешь, я спрячу тебя?
- Нет, не стоит, - ответил он и не пошевелился.
Видимо, жизнь научила ее принимать даже то, что было ей непонятно.
- Хрустов тебе хоть не надо? - спросила она после небольшого колебания.
На сей раз Жак открыл глаза и приподнялся...
- Чего? Чего?
- У меня есть с собой триста сорок монет, надо? - сказала она, отпирая сумочку. В разбитном ее тоне слышалась грубоватая, чуть сердитая нежность старшей сестры.
Жак был так растроган, что не сразу ответил.
- Спасибо... Не надо, - пробормотал он, покачав головой.
Машина замедлила ход и остановилась у дома с низкой входной дверью. На плохо освещенном тротуаре не было ни души.
Жак решил, что сейчас она попросит его зайти к ней. Что тогда делать?