Семья Тибо (Том 2)

- Друг, какая жизнь была у Пилота? Я постоянно задаю себе этот вопрос. Чтобы дойти до такого... такого опустошения, какими ужасными дорогами надо было ему пройти, каким отравленным воздухом дышать?.. Скажи мне, Тибо, продолжал он почти тотчас же, не меняя тона, но вновь повернувшись лицом к Жаку, - я давно хотел спросить у тебя кое-что; ведь ты хорошо знаешь их обоих. Как ты думаешь, счастлива Альфреда со своим Пилотом?

Жак обнаружил, что никогда не задавался таким вопросом. Но, пожалуй, его нельзя было счесть таким уж неосновательным. Однако это был слишком деликатный вопрос, чтобы отвечать на него с ходу, и смутная интуиция подсказывала Жаку, что в разговоре с англичанином лучше не затрагивать эту тему. Он кончил завязывать галстук и сделал осторожно-уклончивое движение плечами.

Впрочем, Патерсон, по-видимому, не обиделся его молчанием. Он снова растянулся на постели и спросил:

- Будешь сегодня вечером на докладе Жанота?

Жак воспользовался случаем переменить тему:

- Не уверен... Мне надо сначала закончить работу для "Маяка"... Если успею, приду в "Локаль" часам к шести. - Он надел шляпу. - Итак, быть может, до вечера, Пат!

- Ты мне не ответил насчет Алфреды, - сказал Патерсон, приподнимаясь на своем ложе.

Жак уже открыл дверь. Он обернулся.

- Не знаю, - уронил он после неуловимого колебания. - А почему бы ей не быть счастливой?

II. Воскресенье 28 июня. - Жак и Ванхеде в отеле "Глобус" 

Было уже больше половины второго. Женева приступала к позднему воскресному завтраку. Солнце освещало площадь Бурдю-Фур прямыми лучами, и тени сузились до лиловатой каймы у подножий домов.

Жак наискось пересек пустынную площадь. Одно лишь журчание фонтана нарушало тишину. Жак шел быстро, опустив голову, солнце жгло ему затылок, а сверкающий асфальт слепил глаза. Хотя он и не слишком опасался жары женевского лета - этой белой и голубой жары, неумолимой и здоровой, которая никогда не бывала мягкой, но редко бывала засушливой, - он был приятно удивлен, найдя немного тени около магазинов, расположенных вдоль узкой улицы Фонтана.

Он думал о своей статье - рецензии в несколько страниц на последнюю книгу Фритча для рубрики "Книжное обозрение" в "Швейцарском маяке". Две трети были уже написаны, но начало надо было полностью переделать. Быть может, ему следовало бы начать статью цитатой из Ламартина, которую он накануне списал в библиотеке: "Есть два рода патриотизма. Один слагается из всяческой ненависти, из всяческих предрассудков, из всех грубых антипатий, питаемых друг к другу народами, одичавшими под властью правительств, которые стремятся их разъединить... Существует и другой патриотизм, он слагается, напротив, из всех истин и прав, равно общих для всех народов..."

Мысль, безусловно, правильная, смелая, но форма... "Что же, - подумал он, улыбаясь, - пожалуй, это лексикон сорок восьмого года... Но, в общем-то, разве это и не наш язык?.. За редким исключением, - спохватился он тотчас же. - Например, это совсем не похоже на словарь Пилота". Воспоминание о Мейнестреле заставило его подумать о вопросе Пата. Была ли счастлива Альфреда? Он не решился бы ответить ни да, ни нет. Женщины... Можно ли в чем-либо быть уверенным с женщинами?.. Воспоминание о его собственном опыте с Софией Каммерцинн промелькнуло у него в голове. Он совершенно не думал о ней с тех пор, как покинул Лозанну и пансион папаши Каммерцинна. Вначале она несколько раз приезжала к нему в Женеву. Потом прекратила эти посещения. Между тем он всегда встречал ее с радостью. Поняла ли она в конце концов, что он не чувствовал к ней никакой привязанности? Смутное сожаление шевельнулось в нем... Странное создание... Он никем не заменил ее.

Жак пошел быстрее. Ему надо было спуститься к набережной Роны. Он жил на другом берегу, на площади Греню, в бедном квартале, состоящем из переулков и лачуг. В углу на площади, центр которой был занят общественной уборной, тщетно пыталось укрыть свой облупленный фасад трехэтажное здание гостиницы "Глобус". Над низким подъездом светился по вечерам стеклянный глобус вместо вывески. В отличие от других отелей квартала сюда не пускали проституток. Гостиница содержалась двумя холостяками, братьями Верчеллини, в течение многих лет состоявшими в социалистической партии. Все или почти все комнаты были заняты партийными активистами, которые платили мало и только когда могли; но братья Верчеллини ни разу не выгнали ни одного жильца за невзнос платы; зато им приходилось иногда изгонять подозрительных лиц, ибо эта мятежная среда наравне с лучшими привлекала к себе и худших.