Семья Тибо (Том 2)

Анетта, Анетта. Sorellina. Чудо еще, что ей удалось расцвести на этой засушливой почве.

Младшая сестра. Сестра его детских горестей, его мятежей. Единственный свет, источник свежести, единственный источник среди удушливой тени.

"А я?" Ага, вот оно, чуть подальше упоминается о старшем брате Умберто:

Иной раз в глазах старшего брата проглядывала симпатия, чуть принужденная...

- Принужденная! Вот неблагодарный!..

...симпатия с червоточинкой снисхождения. Но между ними разница в десять лет, бездна. Умберто таился от Джузеппе, а Джузеппе лгал Умберто...

Антуан отвел от книги глаза. Неприятное чувство, охватившее его поначалу, рассеялось; ну и что, если содержание этих страниц слишком личное. Важно другое: чего стоят суждения Жака? В общем все, даже то, что касается Умберто, достаточно достоверно. Но до чего все это дышит злобой! Видно, велика ненависть Жака к своему прошлому, раз после трех лет разлуки, одиночества, без вестей от родных в течение трех лет, в голосе его звучат такие ноты! Антуан вдруг встревожился: если даже он нападет на след Жака, то сумеет ли найти дорогу к его сердцу?

Он быстро перелистывал журнал, в надежде обнаружить хоть что-то, посвященное Умберто... Нет, только упомянут мельком. Втайне Антуан разочарован...

Но на глаза ему попадаются строки, которые своим звучанием пробуждают любопытство:

Без друзей, сжавшийся в комочек, ушедший в созерцание внутреннего своего хаоса, бросаемый из стороны в сторону...

Одинокая жизнь Джузеппе в Риме или жизнь Жака где-то в чужом городе?

Выдавались такие вечера. В комнате духота. Падает из рук книга. Он задувает лампу. Молодой волк уходит в ночь. Рим Мессалины, гнусные кварталы, полные ловушек и приманок. Щелочка подозрительного света под нагло опущенной шторой. Тьма, населенная тенями, тенями, предлагающими себя, стерегущими; похоть. Он скользит вдоль стен, каждая дверь - засада. Бежит ли он себя самого? Где утоление этой жажды? Он бродит часами во власти несовершённых безумств, бесчувственный ко всему, с пылающими глазами, с лихорадочно горящими ладонями, с пересохшей глоткой, он сам себе чужой, будто продал и тело свое и душу. Пот страха, пот вожделения. Он кружит, бродит по улочкам. Проходит мимо капканов, снова проходит вплотную мимо них. Часами. Часами.

Слишком поздно. За подозрительными шторами гаснут огни. Улицы пустеют. Один на один со своим демоном. Созревший для любого падения. Слишком поздно. Бессильный, иссушенный чисто головным желанием.

Ночь подходит к концу. Запоздалая чистота тишины, благоговейное одиночество рассвета. Слишком поздно.

Разбитый, неудовлетворенный, униженный, с чувством отвращения плетется он к себе, бросается на кровать. Без угрызений. Обманут всеми. И когда встает мертвенная заря, он все еще ощущает во рту горечь оттого, что не посмел.

Почему эта страница так мучительно отозвалась в душе Антуана? Он не сомневался, что младший брат пережил многое, что были у него встречи, покрывшие его грязью, он готов сказать: "Тем хуже". И даже: "Тем лучше!" Однако же...

Он торопливо листает страницы. Читать все подряд он не в состоянии, и он лишь приблизительно догадывается о ходе событий.

Вилла Пауэллов на берегу залива, неподалеку от палаццо Сереньо. Во время каникул Джузеппе и Сибилла живут по соседству. Ездят верхом, вечерами катаются на лодке.

На виллу Лунадоро Джузеппе приходил каждый день. Ни разу Сибилла не отказала ему во встрече. Загадка Сибиллы. Безрадостно кружит Джузеппе вокруг этой загадки.

Любовь Джузеппе только загромождает ход повествования, Антуана это злит.

Приходится, однако, проглядеть хотя бы частично довольно-таки длинную сцену, служащую продолжением рассказа о разрыве, вернее, видимости разрыва между молодыми людьми.

Шесть часов вечера. Приходит Джузеппе. Сибилла. В саду, опьяненном ароматами, бродит, как вино, скопившееся за день солнце. Джузеппе, словно сказочный принц, идет между двух огненных стен по аллее цветущих гранатовых деревьев, зажженных закатом. Сибилла. Сибилла. Никого. Окна закрыты, шторы спущены. Он останавливается. Вокруг, почти сводя его с ума, ласточки рассекают воздух свистящими полосами. Никого. Быть может, в беседке за домом? Он еле сдерживается, чтобы не побежать.

За углом виллы звуки рояля, как порыв ветра в лицо. Сибилла. Дверь в гостиную открыта. Что она играет? Раздирающие вздохи, жалобные вопросы, взлетающие над вечерней усладой. Почти человеческая интонация, четко выговоренная и, однако, неуловимая фраза, и никогда не перевести ее на язык людей. Он слушает, подходит ближе, заносит ногу на ступеньку крыльца. Сибилла ничего не слышит. Лицо ее бесстыдно распахнуто. Биение век, напрягшиеся губы, вся - признание. Душа под этой маской, душа и любовь - они сами эта маска. Прозрачное одиночество, вырванная тайна, насилие, беглое объятие. Она играет. Завиток звуков спиралью свивается в это очарованное мгновение. Рыдание, тут же подавленное, скорбь, облегчившая себя, она взлетает и парит в воздухе, пока чудом не растворится в тишине, - так воздух поглощает скользящий полет птицы.