Семья Тибо (Том 2)

- Нет, ты не блошиное гнездо... Ты милый, прелестный pussy, - возражала Анна, прижимая к груди грязного зверька и поглаживая ему темечко кончиком подбородка. - А живот-то! Просто комод в стиле Людовика Пятнадцатого! А голова! Он похож на прорастающую луковицу... Вы замечали, Тони, какой забавный вид у прорастающих луковиц?

Антуан почел за благо рассмеяться - немного искусственным смехом. С ним это редко случалось; он с удавлением прислушался к самому себе; и внезапно ощутил всю особенность этого смеха. "Ну вот, - подумал он, и сердце его как-то странно сжалось, - я только что смеялся точь-в-точь как Отец..." Никогда в жизни не обращал Антуан внимания на то, как смеялся г-н Тибо, и вот, ни с того ни с сего, он сегодня вечером услышал этот смех, да еще из своих собственных уст.

Анна во что бы то ни стало хотела заставить противного зверька лежать у нее на коленях, как ни страдала от этого ее кремовая тафта.

- Ах, паскудник! - говорила она в полном восторге. - Ну, помурлычьте, господин Вельзевул... Вот так... Он все понимает... Я уверена, что у него есть душа, - сказала она совершенно серьезно. - Купите мне его, Тони... Это будет наш амулет! Я чувствую, пока он будет у нас, с нами ничего худого не случится!

- Попались! - насмешливо сказал Антуан. - Посмейте-ка теперь утверждать, что вы не суеверны.

Он уже не раз дразнил ее по этому поводу. Она призналась ему, что зачастую вечером, когда ее одолевали дурные предчувствия, она в полном одиночестве бродила по комнате, будучи не в состоянии уснуть, и под конец вынимала из ящика, где хранились реликвии ее прошлого, старое руководство для гадания на картах и гадала себе до тех пор, пока не засыпала.

- Вы правы, - внезапно сказала она. - Я совершенная идиотка.

Она отпустила котенка, который сделал несколько неуверенных прыжков и исчез в кустах. Затем, убедившись, что они совсем одни, устремила свой взор прямо в глаза Антуана и прошептала:

- Ругай меня, я это обожаю... Увидишь, я буду тебя слушаться... Я исправлюсь... Я стану такой, как ты хочешь...

У него мелькнула мысль, что, может быть, она любит его больше, чем он того желал бы. Он улыбнулся и знаком велел ей есть суп, что она и сделала, опустив глаза, как маленькая девочка.

Потом она перевела разговор совсем на другое: на каникулы, которые она решила провести в Париже, чтобы не расставаться с Антуаном; потом на судебный процесс - убийство, наполовину политическое, наполовину из-за страсти, подробностями которого уже в течение многих дней заполнялись столбцы газет.

- Вот молодчина! Как бы я хотела совершить что-либо подобное! Ради тебя. Убить кого-нибудь, кто желал бы тебе зла!

В отдалении обе скрипки, виолончель и альт заиграли какой-то менуэт. Несколько мгновений она словно мечтала о чем-то, затем произнесла ласково и серьезно: - Убить из-за любви...

- У вас такая наружность, словно вы на это способны, - улыбнувшись, заметил Антуан.

Она уже собиралась ответить, но в это время метрдотель, перед тем как разрезать голубей, протянул ей, словно кадильницу, серебряный соусник, от которого поднимался аромат рагу из дичи.

Антуан заметил, что на ресницах ее блестят слезинки. Он вопросительно взглянул на нее. Уж не обидел ли он ее, сам того не желая?

- Быть может, вы более правы, чем сами думаете, - вздохнула она, не глядя на него, и это было так странно, что он не мог не подумать еще раз о Гупийо.

- В чем же прав? - спросил он с любопытством.

Пораженная его интонацией, она подняла глаза и уловила во взгляде Антуана смущение, которого сперва не сумела себе объяснить. Внезапно ей вспомнился их разговор насчет ядов, расспросы Антуана. Ей известны были все обвинения, которые предъявлялись ей в досужих сплетнях после смерти мужа; одна газета департамента Уазы позволила себе даже довольно прозрачные намеки, которые окончательно утвердили в тех местах легенду о старом архимиллионере, запертом у себя в замке молодой авантюристкой, на которой он женился уже в преклонном возрасте, и однажды ночью скончавшемся при обстоятельствах, так и оставшихся невыясненными.

Антуан снова спросил, уже более твердым голосом:

- В чем же я прав?

- В том, что у меня наружность героини мелодрамы, - холодно ответила она, не желая дать ему заметить, что угадала его мысли. Вынув из сумочки зеркальце, она рассеянно смотрелась в него. - Взгляните... Разве я похожа на женщину, которая глупейшим образом умрет в своей постели? Нет. Я кончу жизнь как-нибудь трагически. Увидите! Однажды утром меня найдут распростертой посреди комнаты с кинжалом в груди... На ковре, обнаженную... и заколотую кинжалом... Кстати, я заметила: в книгах все героини, которых зовут Анна, всегда кончают жизнь от удара кинжалом... Знаете, - продолжала она, не отводя глаз от зеркальца, - я мучительно боюсь стать безобразной, когда умру... Бледные губы мертвецов - это так ужасно... Я непременно хочу, чтобы меня нарумянили. Я даже упомянула об этом в моем завещании.