Семья Тибо. Том 2

Только бы союзники, чего доброго, не зарвались! Только бы удержались от искушения, не слишком бы вознеслись… В каждом их слове — наглость выигравшего скачку жокея! Уверен, что сам Рюмель позабыл свои мрачные весенние предсказания: должно быть, из всех сегодняшних триумфаторов Рюмель — самый непримиримый.

Слово «радость», которым пестрят страницы французских газет, звучит просто оскорбительно. «Облегчение» — да, но только не «радость»! Нет, можно ли забыть так быстро ту лавину горя, которая нависает над Европой! Ничто, даже окончание войны не отменит того, что боль господствует и длится.

14 октября, ночь.

Снова бессонница. Ловлю себя на том, что жалею теперь об отупляющей сонливости, которая была у меня в период инфекции. Голова пустая, полное безразличие. Во власти «призраков». Сознания хватает только на то, чтобы как следует прочувствовать страдание.

Мне хотелось запечатлеть в этом дневнике свое «я». Для Жан-Поля. Но когда я начал писать, я был уже неспособен сосредоточиться, мыслить последовательно, работать. Еще одна неосуществленная мечта.

Пускай так. Полнейшее безразличие, расползается, как масляное пятно.

15-е.

Генеральное наступление. Повсюду успех. Все фронты зашевелились разом. С тех пор как заговорили о мире, союзное командование пустилось во все тяжкие, словно хочет отыграться напоследок. Травля зверя в полном разгаре.

Сегодня немного получше. Пишу с удовольствием.

Заходил Вуазене. Напоминает Будду. Лицо плоское, широко расставленные глаза, веки тяжелые, выпуклые, округлые, похожие на мясистые лепестки цветов (магнолии, камелии), большой рот, толстые губы, еле шевелит ими при разговоре. Лицо мудреца. Когда глядишь на него, становится спокойно. Какая-то фаталистическая безмятежность, что-то азиатское.

Ему якобы известны настроения, царящие в последнее время в генеральном штабе. Не предвещают ничего хорошего. Потери считаются ни во что с тех пор, как решили все надежды возложить на американскую помощь, которую полагают неисчерпаемой. И глухое сопротивление миру. Отвергнуть любые условия перемирия, захватить Германию, подписать мир в Берлине и т. д. Вуазене говорит: «Они мыслят категориями победы, вместо того чтобы думать об окончании войны». И все более открыто враждебны Вильсону. Уже твердят, что «четырнадцать пунктов»^{176} выражают только личные взгляды Вильсона; что Антанта никогда не одобряла их официально и т. д. Вуазене напомнил мне, что с июля, со времени первых военных успехов, пресса (подцензурная) еще изредка говорит о Лиге наций, но уже никогда о Соединенных Штатах Европы.

Вечер.

Вуазене оставил мне несколько номеров «Юманите». Просто поразительно, какое жалкое зрелище^{177} являют собой наши социалисты в глазах каждого, кто вдумался в американские послания. Тон узколобых сектантов. Ничего великого не может породить эта среда, эти люди. Социалистических политиков Европы следует отмести ко всем прочим обломкам старого мира. И выбросить на свалку вместе со всей остальной дрянью.

Социализм. Демократия. Думаю, что Филип, пожалуй, был прав: правительства победивших стран вряд ли откажутся от диктаторских замашек, приобретенных ими за эти четыре года. Империализм (империализм республиканский), представленный Клемансо, пожалуй, не так-то легко сдаст позиции! Быть может, очаг подлинного социализма в будущем возникнет для начала в побежденной Германии. Именно вследствие того, что она побеждена.

16-е.

Немного полегче последнюю неделю.

Гуаран разыскал для меня текст послания от 27 сентября. Ничего нового по сравнению с прежними, но более четко определены цели мира. «За этой войной должен последовать новый порядок и т. д.». Всеобщий союз народов — единственная гарантия коллективной безопасности. Если эти слова производят такое действие на меня, «мертвеца в отпуске», что же должны испытывать миллионы солдат, жены, матери! Нельзя впустую будить такие надежды. Искренне или неискренне, — теперь это уже не важно, — правительства союзных стран присоединятся к принципам Вильсона: обстоятельства таковы, единодушное давление народов на правительства будет столь мощным, что в назначенный час ни один политический деятель Европы не сможет уклониться от заключения мира, которого ждут десятки миллионов людей.

Думаю о Жан-Поле. О тебе, мой мальчик. И это такое облегчение. Родится новый мир. Ты будешь свидетелем его упрочения. Одним из его созидателей. Будь сильным, чтобы стать достойным его созидателем.

Четверг, 17-е.