Семья Усамы бен Ладена

Сначала мы остерегались этих охранников, думая, что преданность отцу превращала их в лишнюю пару глаз, что они следили за нами и немедленно докладывали обо всем отцу. Мы были слишком молоды и не понимали: в мире немало людей, которые желают смерти отцу, и мы можем от них тоже пострадать. Мы верили, что все на свете — за исключением разве что тех мерзких учителей из Саудовской Аравии — преклоняются перед отцом, ведь мы сами почти боготворили его. «Ваш отец — принц», — то и дело говорили нам.

Но хотя не один десяток солдат отца следил за его сыновьями, мы жили в таком оживленном районе, что нам было не слишком сложно избавиться от охраны. Обычно жизнь возле нашего дома била ключом, и мы потихоньку искали способы раствориться в толпе и улизнуть, когда наши охранники были заняты каким-то делом.

Со временем у нас появилось больше свободы. Постепенно кандалы, сковывавшие нас, ослабли. Стал ли отец больше нам доверять? Или был так занят своими проектами, что на какое-то время просто забыл о нас? Я никогда не узнаю ответа на этот вопрос.

Но я точно знаю, что отец занимался многими деловыми проектами в годы пребывания в Судане. Однажды он несказанно удивил меня, заявив:

— Судан теперь наша родина. Я проживу на этой земле остаток жизни.

Помню, как странно мне было слышать эти слова. Я не верил, что он с такой легкостью может навеки порвать связь со страной, в которой родился.

Поскольку его верность и преданность теперь предназначались Судану, отца захватила идея обеспечить этой бедной стране современные условия жизни. Со времен Саудовской Аравии он знал, что такое экономическое процветание, и хотел, чтобы Судан достиг подобного благосостояния. Но у этой страны не было нефтяных ресурсов Саудовской Аравии, поэтому отец высказал идею, что ключом к преодолению бедности этой африканской нации могут стать плодородные почвы страны. Регион к югу от Хартума и до границ с Эфиопией был известен в народе как житница Судана. Там отец приобрел многочисленные фермы, где выращивал разные виды овощей и подсолнечник. Он также занимался строительством и разведением лошадей.

Вскоре по приезде в Хартум отец сообщил нам, что уже купил лошадиную ферму. Она не шла ни в какое сравнение с нашей прежней фермой около Джидды, зато находилась всего в пятнадцати минутах езды на машине от Аль-Рияд Вилладж, так что мы не реже раза в неделю посещали конюшни. Еще до нашего приезда отец приобрел несколько лошадей, и вместе с жеребцами, привезенными из Саудовской Аравии, их число выросло до семи. Я был в восторге от каждой лошади, но моим любимцем оставался жеребец Лазаз, один из тех, кого отцу удалось привезти из Саудовской Аравии. Красавец Адхам тоже прибыл в Хартум.

Лазаз — большинство мусульман знает, что это имя носил конь пророка Мухаммеда — был чистокровным арабским жеребцом с гнедой гривой и такого же цвета хвостом, составлявшими яркий цветовой контраст с белым пятном на лбу и тремя белыми носочками, на передней левой ноге и обеих задних. Лазаз был гордым жеребцом и не поощрял фамильярного отношения. Он любил носиться по полю вместе с гаремом кобылиц, и прервать его занятия с трудом мог даже самый опытный укротитель.

Помню, однажды Лазаза чуть не убили за то, что он поставил под угрозу жизнь отца. Лазаз тогда только что прибыл транспортом из Джидды. Он впал в игривое настроение, ведь уже несколько месяцев никто не ездил на нем. Конь нетерпеливо переминался и взбрыкивал, стоя в круглом загоне, — ему хотелось поскорее заняться своими собственными делами. Отец же решил, что пора совершить быструю прогулку верхом. У Лазаза имелось на этот счет другое мнение. Когда отец попытался оседлать жеребца, Лазаз встал на дыбы, пританцовывая на задних ногах, и злобно фыркал, всем видом показывая, что не намерен подчиняться. Но мой отец был превосходным наездником — и вдобавок большим упрямцем — и не собирался отказываться от своих притязаний на Лазаза.

И они стали бороться друг с другом: исполненный решимости наездник и не менее серьезно настроенный жеребец. Сердце выскакивало у меня из груди, ведь Лазаз и отец столько времени были дружны, а сейчас вдруг стали противниками, с неравными силами, но одинаково железной волей.

Что только не делал отец, но ему не удавалось успокоить Лазаза. Тот несколько раз нападал на отца, и ярость в его глазах говорила, что отцу угрожает нешуточная опасность. Вдруг я заметил, как один из друзей отца зарядил оружие и направил ствол прямо в голову Лазазу. Этот верный соратник отца не мог допустить, чтобы лошадь затоптала Усаму бен Ладена, пусть даже такой ценный и красивый жеребец, как Лазаз. К счастью, отец краем глаза увидел это, хотя всё его внимание и было сосредоточено на том, чтобы вовремя уворачиваться от резвых копыт Лазаза. Отец, любивший лошадей больше, чем людей, закричал:

— Нет! Беги и приведи сюда еще кого-нибудь!

Тот побежал позвать на помощь, и вскоре в загон вошли еще пятеро или шестеро мужчин, правда, в отличие от отца, они не знали, как укрощать лошадей.