Семья вурдалака

— Что ж было после? — спросил я опять, видя, что брат милосердия хранит глубокое молчание. — Ты, честный отец, так принимаешь рассказ свой к сердцу, как будто бы сам знал Амвросия.

— Не мешай мне, — отвечал брат милосердия, — и слушай, что мне остается тебе сказать.

Вломившись в дом, преторианцы обыскали Амвросия и Амену, обшарили все комнаты, углы и застенки и, не найдя креста, удалились, не причинив никому вреда.

Настало утро, и Амвросий забыл об этом происшествии. Прежде хотя редко, но случалось, что он, среди наслаждений и шума, вдруг вспоминал о друзьях и как будто с испугом просыпался от продолжительного сна. Амена обыкновенно его уверяла, что друзей его скоро выпустят из темницы, что невиновность их открыта и что кесарь намерен богато вознаградить их. Тогда угрызения его совести умолкали, и он вновь утопал в удовольствиях. Теперь же, после потери креста, никакое воспоминание его более не тревожило, и он постоянно оставался в каком-то чаду, в приятном опьянении, мешавшем ему замечать, как проходило время. Дни он проводил в театрах, ночи — в шумных оргиях с родными Амены.

Между тем время текло, золото уменьшалось, и однажды он с ужасом заметил, что от прежнего богатства у него не осталось ничего. Кони, колесницы и дорогая посуда давно уже были проиграны.

— Не печалься, — сказала ему Амена, — на что тебе деньги? Разве мы и без них не довольно счастливы? В моем жилище найдешь ты все, что нужно для тихой и беззаботной жизни, а любовь моя заменит нам потерянную роскошь!

И Амвросий опять погружался в удовольствия и не помышлял о будущем. Однажды он услышал, что два преступника осуждены на съедение зверям в этом самом Колизее, где мы теперь находимся. Ужасное предчувствие в первый раз им овладело, и он вмешался в толпу народа, бежавшую с криками радости по дороге к амфитеатру. Амена последовала за ним. Когда они поместились на ступенях, он обратился к своему соседу и спросил, знает ли он имена преступников?

— Их зовут Виктор и Леония, — ответил сосед, — они оба христиане и умирают за упорство в своей вере.

Тут один человек продрался сквозь толпу и, приблизившись к Амвросию, сказал ему на ухо:

— Через четверть часа друзья твои должны быть растерзаны зверями. Я тюремный страж. Дай мне тысячу сестерций, и я помогу им убежать!

— Амена, — вскричал Амвросий, — ты слышишь, что говорит этот человек?

— Слышу, — ответила Амена, — но какое тебе до них дело? Они христиане, а ты поклонник богов олимпийских!

— Как, Амена, — продолжал Амвросий в отчаянии, — разве я не христианин?

— Ты? Разве ты не приносил жертвы Юпитеру? Разве ты не сбросил с себя креста?

— Дай мне пятьсот сестерций, — повторил тюремный страж, — и я освобожу твоих друзей!

— Ты слышишь, Амена? — умолял Амвросий. — Достань мне пятьсот сестерций, только пятьсот!

— У тебя были горы золота, — отвечала Амена. — Куда ты его дел?

— Слушай, — смилостивился тюремщик, — дай мне один асе, и друзья твои свободны!

— О, я несчастный! — воскликнул Амвросий. — У меня нет и обола!

— Так ты, видно, не хочешь спасти друга и невесту! — сказал тюремщик и скрылся в толпе.

— Амена! — вскричал тогда Амвросий, и холодный пот градом побежал с его лица. — Ты одна всему виною: по твоим советам я сделался богоотступником, из-за тебя забыл невесту и друга; спаси же их теперь, на коленях умоляю тебя, спаси их!

— Как? — удивилась Амена, странно улыбаясь. — Ты все это сделал для меня и по моим советам? Разве ты, прежде чем меня увидел, не поклялся своему Богу, что никакие мучения не заставят тебя от него отречься? Какие же ты испытал мучения? Ты от него отрекся добровольно, ты принял в награду золото и подарки от Максимиана и истратил их на свои прихоти! Разве не я сама тебя просила, чтобы ты меня покинул и остался верен своей невесте? Но невеста и друг приняли твои советы не с такою благодарностью, как ты ожидал, они тебя справедливо упрекали в клятвопреступлении, и ты на них вознегодовал и предал их Максимиану. Во всем этом я не виновата нисколько; я наслаждалась твоей любовью, но ее не вынуждала. У тебя был свой рассудок и своя совесть, — пеняй же теперь сам на себя!

В эту минуту ввели в арену Виктора и Леонию. Лица их были спокойны, поступь тиха и величественна. Оказавшись на середине арены, они преклонили колена и устремили к небу глаза, исполненные умиления и восторга.

— Виктор! Леония! — закричал отчаянным голосом Амвросий, но они его не слышали.

Ничто земное уже не могло коснуться праведников: казалось, они в предсмертный час внимали небесной гармонии и пению серафимов.

— Римляне! — закричал тогда Амвросий. — Бросьте меня на арену, я вас обманывал: я христианин и хочу умереть за свою веру!

— Он сумасшедший, — сказала Амена. — Не слушайте его, он сумасшедший!

Тут Амвросий встал со ступеней, выступил вперед и сотворил крестное знамение.

— Кто бы ни была ты, ужасная женщина, — сказал он, обращаясь к Амене, — я отрекаюсь от тебя, отрекаюсь от твоих богов, отрекаюсь от ада и Сатаны!