Семья вурдалака

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Мамочки, да что же это делается?! Господи! Что же это?! (Идет в комнату). Зачем же ты Петя? Зачем же ты ему нагрубил? Куда же нам теперь? Ой-ей-ей! (Села в кресло, закрыла лицо руками). Кошмар. Один сплошной кошмар. Все куда-то летит. Куда-то катится. Куда-то несется. И никак не остановить это уже. Словно случиться что-то должно. И случится. Чует мое сердце. Чует оно. (Пауза.) Ой как все плохо. Как плохо! И просвета не видно. Нету его. Никогда не будет. (Смотрит на Петра Петровича). И ты еще со своей гордостью лезешь! Суешься. Нам не до гордости теперь. Нам Марину выручать надо, Ромку лечить. А ты лезешь куда-то, портишь все. Я давно про свою гордость забыла. Выкинула ее. Похоронила. Сгнила она уже. А ты все лезешь, суешься. А чего добился-то? Морду тебе разбили. Так и правильно сделали. Сидел бы, молчал в трубочку и никто б тебя не тронул. Так нет — мы гордые, мы молчать не любим — и вот результат. А сидел бы, молчал, они может быть, и Марину не тронули. А ты молчишь, когда ненужно только, когда я с тобою разговариваю. А девка теперь за тебя отвечает где-то. Убили ее, может быть, уже. А тебе плевать. На всех нас плевать. Тебе Ленин, вон, твой, которого не читал ни разу — вот твоя семья.

ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Замолчи.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Замолчу. Скоро уже. Недолго мне осталось.

ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Замолчи.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Замолчу. Вылечим Ромку, уедем к Марине в деревню. У нее дом там. Останешься здесь один, никто тебе больше слова не скажет. Радуйся, избавишься от нас наконец-то.

ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Дура.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. А кто еще, как ни дура, раз живу с тобой! Ты мне Ромку загубил! Ты! Ты все! Из-за тебя это!

ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Больная.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Давно уйти нужно было. Ромку взять и уйти. Подальше от тебя. Чтоб не видеть и не слышать! Рожи твоей недовольной, чтобы не видеть! Что он тебе такое сделал, что ты его так ненавидишь!? Он же больной просто. Он же сын твой. А ты ненавидишь его. «Бесполезно его лечить!» Не твои слова? Не твои?! На лечение когда уезжали, ты так сказал. А он слышал все. Понял. И снова потому начал. А ему поверить нужно было. Поверить, что все хорошо будет. А ты сказал такое. Вот он и начал снова. Да что с тобой говорить?! (Пошла в маленькую комнату).

Пётр Петрович отвернулся к спинке дивана, обхватил голову руками. Тихо плачет.

За окном снова смеется пьяная женщина. Слышны хмельные мужские голоса. Дразнят собаку. Собака, захлебываясь, лает.

Людмила Ивановна выходит из комнаты, оделась.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Я в милицию пошла. Закрою тебя.

Пётр Петрович молчит.

Людмила Ивановна идет в прихожую, обувается.

Звонок в дверь.

Людмила Ивановна смотрит в глазок, открывает.

На пороге Марина. Она в халате, босиком. Лицо исцарапано, разбито, опухло. Молча входит.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Мариночка…

Марина берет сумку со своими вещами, идет в маленькую комнату.

(следом). Мариночка… они тебя били? (Стоит перед дверью). Били они тебя?.. В милицию нужно идти. Поймают их… Били они тебя? Мариночка, да что же ты молчишь? Кровь же у тебя. Нужно к врачу, наверное, Мариночка.

Марина выходит из комнаты. На ней джинсы, свитер. Идет на кухню. Открыла кран, умывается.

Людмила Ивановна идет за ней.

Марина, где ты была? Что они делали-то? Били они тебя?

МАРИНА (оторвала голову от раковины, смотрит на Людмилу Ивановну; голосом, непохожим на прежний). Трахали!!!

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. (шепотом). Что? Как это?

МАРИНА. Вот так! (Засовывает указательный палец в сложенную трубочкой ладонь). Как обычно! Как всех трахают! Понятно?!

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Насиловали, что ли?

МАРИНА. Вот-вот. (Снова пошла в маленькую комнату, взяла сумку, направилась с нею в прихожую. Надевает туфли.)

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Ты куда, Марина? В милицию нужно идти. Заявление писать. Куда ты?

МАРИНА (равнодушно). Домой. В общагу. Куда еще?