ВИКТОР.
Ой, как мы заговорили. Может подеремся еще, а? Поспарингуем.ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА
СЕРГЕЙ.
Пошли, Витек.ВИКТОР
НАТАША.
Ты чего, Витя? Я же с тобой…ВИКТОР.
Да… Со мной.СЕРГЕЙ.
Витек, кончай.ВИКТОР.
Вставай, я сказал.СЕРГЕЙ.
Витек…ВИКТОР
Я за своим пришел. Свое забрать. Я не виноват, что ваш Ромочка мажется. Не я его на иглу садил. И не я ханку придумал. Так общество очищается. Все слабые вымрут, а мы останемся. Будет мир, покой и братство всеобщее. А то, что я банчу — это время такое. Каждый живет так, как может. У меня, между прочим, мать тоже училкой была. А потом умерла. От диабета. Гангрена на ногах началась. Говорили, в Москву ехать лечиться надо. А деньги-то где взять, а? Вот и умерла. И отец учителем был, трудовиком. Запил сейчас где-то. Сдох, может, тоже уже. А я с бабкой живу. С четырнадцати лет. Квартира трёхкомнатная почти пустая. Вот мне один дяденька, бывший цыган, и говорит: «Может возьмешь немного попробовать толкнуть. Я твой адрес раздам. Будут к тебе приходить. Сваришь им, всадишь, посидят немного и уйдут. При деньгах, говорит, зато всегда будешь». Я подумал, подумал и согласился. Дурак. И вот теперь идут они ко мне каждый день, как к Господу Богу. Ползут. Эти твари, эти насекомые. Несут из домов все, все, что деньги стоит. У кого мамки на птичнике работают, несут яйца. У кого на колбасной фабрике — фарш и колбасу. Те с предприятий прут, а эти — у них. Экспроприация экспроприаторов называется. Другие шапки несут зимние, кольца обручальные, магнитофоны. И я беру. Некоторые не берут, берут только деньги. А я беру. И сам за них сдаю. Жалко потому что. А те, кому нечего нести, а воровать боятся, расписки пишут. А с этими расписками — к мамочкам. И мамочки платят, потому что дети у них единственные и любимые, какими бы они ни были. А те знают об этом и пользуются. И пишут, и пишут. Ясно, а? Ясно?
Ладно, харе, вставайте. В церкви так стоять будете. Ну, подъем, подъем.
Рому вашего ждать будем.
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА.
Рому? Зачем? Он уехал ведь.ВИКТОР.
Никуда он не уехал. Натали…НАТАША.
Сегодня его видела. С Кишкой кассеты сдавали.ВИКТОР.
Вот. А вы врете, Людмила Ивановна. Учительница ведь вроде. Чему детей- то научите? А?… Анальгин у вас есть?ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА.
Что?ВИКТОР.
Таблетки. От головы, от мигрени, от боли. Есть?ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА.
Парацетомол только. На кухне.ВИКТОР.
Пойдемте.Идут на кухню. Сергей и Наташа садятся на диван. О чем-то тихо говорят.
Петр Петрович сидит спиной к телевизору, отрешенно смотрит перед собой.
На кухне Виктор опускается на табурет.
ВИКТОР.
Замучил вас сыночек-то ваш, а?ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА.
Это… Чего?ВИКТОР.
Достал, говорю, Ромочка-то уже поди? Сил нет, жизнь кошмаром стала, а?Так или нет?
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА.
Так…ВИКТОР.
Очень плохо?ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА.
Плохо…ВИКТОР.
Так убейте его. Все равно ведь загнется скоро. И себя, и его спасете.ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА.
Его…ВИКТОР.
Или давайте — я. Придет ко мне за дозой, а я ему особую приготовлю. Так уж и быть, избавлю вас от этого чудовища.ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА.
Его лечить надо. Он больной. Болезнь это.ВИКТОР.
А он бы вас убил. За сто рублей вот эти, в халате которые. Кумарить начало бы и убил. Это они только с виду такие безобидные. На колени встают, как путевые, плачут, раскаиваются. А в мыслях одно только: где бы денег на день достать. Одним днем живут. Так что? Сколько заплатите, а?ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА.
Анальгина нет. Парацетамол только.ВИКТОР.
Жалко?.. А зря, проще нового родить. Этот все равно уже обречен.