Семья Зитаров. Том 1

— Мистер чиф, — таинственно шепчет кок Иванову, — кочегары грозятся подать жалобу судовладельцам. Будто вы с капитаном приняли на пароход вместо бункерного угля мусор, а в счетах провели его как первосортный антрацит. Они, дескать, там внизу парятся, как грешники в аду, а вы оба кладете изрядные куши в карман. Я-то не знаю, как там на самом деле, но они так говорят…

— Эй, Антон… — качая питьевую воду кочегарам, обращается он к черному человеку. — Сейчас тут чиф разорялся — нет спасения. Обещал всех вас на берег списать. Вы, дескать, не смотрите, где уголь, а где шлак, целые куски угля за борт выбрасываете. Так, говорит, и на уголь не заработаешь.

Кок повсюду сеял щедрой рукой подозрение, недовольство, недоверие; заискивал и льстил перед сильными, травил слабых и плескался сам в этой мутной водице, как утка. Ему недостаточно было того, что люди теперь ненавидели друг друга. Он ненавидел их всех за то, что они были лучше его. Ему казалось недостаточным, что он воровал их продукты, ссорил их, нет — он жаждал еще и физического удовлетворения, а это ему могли доставить лишь их физические страдания. Из всей команды коку подчинялся только пятнадцатилетний юнга. Его-то он и гонял с утра до вечера, заставлял чистить весь картофель, мыть всю кухонную посуду и котлы, по утрам растапливать в камбузе плиту. Самым большим несчастьем для мальчика было то, что ему приходилось жить в одной каюте с Зирдзинем. Постоянно загружая его своей работой, кок устроил так, что мальчик не успевал убирать каюты офицеров, а это считалось его основной обязанностью. И офицеры стали придираться к нему. Увидев, что начальство невзлюбило юнгу, Зирдзинь окончательно распоясался и стал походя бить мальчика. Хлестал по лицу грязной кухонной тряпкой, тыкал кулаками в бока и грозил выбить все зубы, если тот вздумает пожаловаться.

Но здесь кока осадили. Он не учел того обстоятельства, что мальчик родом из Архангельска и что на пароходе у него много земляков. И вот однажды, когда мокрая кухонная тряпка кока опять хлестнула юнгу по лицу, кочегар Самойлов стукнул Зирдзиня кофейником по голове. Самое неприятное было то, что в кофейнике оказался горячий кофе, и вместе с увесистым ударом кока облила горячая жидкость, ошпарив ему нос. Зирдзинь взвыл от боли и схватил большой кухонный нож.

— Я тебя на куски изрежу, черный дьявол! — заревел он, устремляясь на Самойлова. — Оба уха отрежу, кишки выпущу, разбойник ты этакий!

Самойлов хладнокровно выплеснул ему в лицо остатки кофе. Взбешенный Зирдзинь бросил в него нож. Нож просвистел мимо лица кочегара, чуть не задев щеку.

— Чучело! — крикнул Самойлов. — Если ты не оставишь в покое мальчишку, мы с тебя с живого шкуру сдерем, а самого бросим в топку. А теперь налей снова кофе, да чтобы кофейник был полный.

Когда кочегар удалился, кок послал юнгу в каюту вымыть пол. Последовав за ним, он закрыл дверь на замок.

— Значит, ходишь жаловаться на меня кочегарам? На, понюхай кулак! Вкусно? На-ка еще!.. А если ты и теперь посмеешь жаловаться, я еще до Архангельска из тебя покойника сделаю. По жилочке вытяну из тебя твою подлую жизнь.

Таков был Зирдзинь — злой, жестокий, трусливый. Кроме всего, он был еще и суеверен: верил в привидения и порой даже видел их. Как-то ночью он, весь в поту, дрожа от страха, разбудил юнгу, жалобно бормоча:

— Взгляни, сынок, не залез ли он в шкаф… Ну, сходи, Петенька, посмотри! Я тебе завтра помогу за это вымыть офицерские тарелки.

— Кто он? — очнувшись от сна, спросил мальчуган.

— Он только что здесь был, я ясно видел.

Мальчик заглянул в шкаф. Там никого не было.

— Может быть, он залез под койку? — не унимался кок. — Нагнись, ты помоложе!

Но и под койками никого не оказалось. Все же Зирдзинь долго не мог успокоиться. Он задраил иллюминаторы, закрыл на ключ дверь и, вооружившись финским ножом, всю ночь просидел на койке, дрожа собачьей дрожью.

Этот случай скоро стал известен всему экипажу. А несколькими неделями позднее суеверие Зирдзиня погубило его.

3

На «Таганроге» служил эстонец — двадцатитрехлетний трюмный Матисон. Он пришел на судно еще в Манчестере, вместе с первым экипажем, и считался старожилом. Парню давно следовало бы стать кочегаром, но никто из стариков не уходил на берег, а искать себе место получше на другом судне Матисон не пытался. Это был тихий, покладистый человек, трезвый и бережливый. Большую часть своего заработка он посылал домой, оставляя себе только на самые необходимые нужды.