Семья Зитаров. Том 1

Ингус поспешил убраться из каюты. Он совсем не ожидал, что отец так сразу отгородится от него, точно совсем посторонний. Обиженный до глубины души, Ингус взобрался на мачту и целый час просидел на салинге. Он чувствовал себя на судне отца чужим, сиротой. И нет ни одной родной души, кому бы можно было пожаловаться… Незавидна участь молодого моряка. Перевесившись через край салинга, он смотрел на Даугаву; там сновали буксиры с баржами, и вдали на горизонте виднелся дым уходящих в море пароходов. И ведь везде такие же люди, как здесь, на «Дзинтарсе», — все одиноки, живут среди чужих, делают то, что им приказывают, и, однако, не вешают головы. Кок в камбузе с ожесточением драит котлы и что-то насвистывает. Из матросского кубрика доносятся звуки гармоники. Почему же он должен тосковать?

Нет, размазне нечего ходить в море: кто хочет посмотреть свет, тот должен высоко держать голову. Все совсем не так страшно, как кажется.

Ингус спустился на палубу и вошел в кубрик. Чувство приятной теплоты охватило его. Товарищи так интересно умели рассказывать, спорить, поддразнивать друг друга; пестрой вереницей развертывались веселые похождения. Здесь отлично пахло дегтем, и нигде в мире не было такого свежего воздуха! Мальчик ощутил прилив радости: он находится на судне! Лишь поздно вечером, перед сном, вспомнив о доме, Ингус представил себе мать, Эльзу, братьев и немного взгрустнул. Как-то они теперь живут, в то время как он странствует по свету? Все-таки это было непростительной жестокостью с его стороны, но что поделаешь… Тоска сжала сердце мальчика. Но Ингус не заплакал. Наутро все грустные мысли были забыты.

3

Неделю спустя «Дзинтарс» вышел из дока, готовый к плаванию. Буксир повел его в Милгравис ^[6], где судно приняло груз шпал и досок. В порту еще было мало судов — навигация только началась, и в Рижском заливе местами встречались льдины. Ингус с нетерпением ожидал дня выхода в море.

Накануне отправки он написал письмо домой. Перечитывая его, он удивился тому, какой сердечностью оно проникнуто. По возвращении из плавания ему и в голову не придет сказать Эрнесту или Карлу «милый братец». Он просто назовет их по имени. Странно, как разлука меняет чувства человека.

С товарищами он ладил. Вначале матросы чувствовали некоторую неловкость: как бы там ни было, а все же хозяйский сын. Но, познакомившись с Ингусом поближе, они убедились, что тот не собирается злоупотреблять родственными отношениями с судовладельцем, и сдержанность их исчезла. Мало приятного, если в кубрике находится человек, который все до последнего слова передает капитану: нельзя свободно поругать начальство, пожаловаться на питание или высказать недовольство порядками; если на душе у тебя какая-либо обида, ты должен носить ее в себе или тайком шептаться с приятелем. Это не жизнь! Но Ингуса не приходилось остерегаться. Он не ходил в капитанскую каюту, да и на палубе старался не попадаться отцу на глаза. Если случалось, что кок вместо мяса подавал к ужину салаку с картофелем, Ингус первый принимался ворчать и возмущаться скупостью «старика», хотя капитан Зитар меньше всего заслуживал такого упрека — это мог подтвердить сам кок. На «Дзинтарсе» никогда не скупились на питание, ибо капитан понимал: хочешь, чтобы люди работали в полную мощь, корми их досыта. Виновный вскоре отыскался — это был штурман. Вероятно, желая угодить судовладельцу, он частенько стал навещать камбуз, давая коку указания и советы. Впрочем, Робис без особого труда отучил его от этого: он безропотно выполнял указания штурмана и кормил такими обедами всю команду, в том числе самого штурмана и капитана. Если штурман запрещал готовить к ужину мясо, Робис жарил салаку и подавал ее также и к столу начальства. Если кок получал указание убавить порцию молотого мяса, то в тарелках штурмана и капитана его оказывалось не больше двух ложек. Вполне понятно, что рабочему человеку такой порции не хватало. В этом вскоре убедился и сам штурман. В конце концов, Зитар заинтересовался, что за аптеку собирается кок устроить на «Дзинтарсе». Тот рассказал ему о посещениях штурмана и его советах. Капитан, вызвав ретивого советчика, сделал ему соответствующее внушение, и на этом чрезмерное рвение штурмана кончилось.

В первую субботу мая «Дзинтарс» поднял якорь, и Ингус наконец увидел натянутыми многочисленные паруса. На этот раз им не пришлось останавливаться возле «царских камней». На «блинном рейде» ветра было достаточно — дул умеренный зюйд-ост. К заходу солнца судно уже находилось далеко от берега. Слегка наклонив правый борт, белый парусник мчался на северо-запад, навстречу туманным морским далям.

Микелис Галдынь стоял у руля в смене капитана. Вторым был Ян Силземниек, которому еще предстояло научиться управлять рулем, третьим оказался эстонец Томсон. Ингус, как юнга, не был причислен к определенной смене. Вместе с боцманом, плотником и коком он считался в первой смене, вставал по утрам в определенное время и вечером кончал работу в один и тот же час.