На Гауе Янка проработал до середины мая. Получив в последний раз заработанные деньги, Янка подарил одному из товарищей свой багор. У высоких сапог основательно истрепались подметки, от рабочей одежды тоже почти ничего не осталось. Но в записной книжке Янки хранился весенний заработок — двести латов. Если присчитать сюда те деньги, которые даны взаймы Карлу, то с таким «капиталом» уже можно кое-что начать. Один пай в неводе стоит триста латов. На остальные деньги нужно купить подержанную лодку и запастись несколькими сыртевыми сетями. А там можно будет поговорить со старыми Галдынями о покупке домика Микелиса.
Раздумывая так, Янка возвращался в Упличи. У него не было никакого определенного намерения, он не знал, ряди чего, собственно, проделывает этот крюк. Он, правда, обещал навестить Айю до отъезда на побережье, но ничего особенного не случилось бы, если он прислал бы только письмо: «Очень занят. Мало времени. Мы, возможно, увидимся в другой раз…» Но времени было достаточно, а после многомесячной, тяжелой работы приятно было несколько дней побездельничать. И Янка с легким сердцем разрешил себе этот маленький отпуск.
Под вечер он пришел в Упличи. Айя ушла в лавку за газетами, и Янка больше часу проболтал с хозяйкой, которая держалась по отношению к нему так же доброжелательно и приветливо, как прежде. Заметив, что Янка скучает, она ввела его в комнатку Айи и принесла несколько книг.
— Полистайте, может быть, так скорее дождетесь… Вы ведь сегодня вечером не уходите?
— Если не прогонят… — улыбнулся Янка.
— Ну что за разговор, — ответила хозяйка и оставила его одного.
Пришла Айя, и теперь он больше не чувствовал себя лишним в этом доме. Ужин ему подали в комнату Айи, и никто не спрашивал, где для него стелить постель, — было вполне естественно и понятно всякому, что он останется у Айи. Этот простой взгляд на вещи ему нравился, и он почувствовал себя хорошо.
Позже, когда на усадьбу спустилась тихая летняя ночь, Айя сказала:
— Как же теперь будет…
— О чем ты? — спросил Янка.
— Да так. Нам бы следовало серьезно поговорить. Все равно все уже знают, и тетка советует нам долго не тянуть.
Янка молчал. Тогда Айя продолжала:
— Что особенного нам нужно? Если оба мы думаем одинаково, то все остальное пустяки. Как же другие начинают безо всего?.. Если бы дядя не продал родительский домик… и если бы тебе по душе пришлась крестьянская работа, мы могли бы сейчас поселиться там. В Упличах ведь ты не захочешь оставаться?
Она говорила так спокойно и с таким глубоким убеждением, что, если бы у Янки и имелись возражения, он уже не посмел бы заикнуться. Ведь их отношения настолько очевидны, что об этом и говорить нечего. Все естественно и просто, и так же естественно и просто то, что должно теперь произойти. Самый главный вопрос — думает ли Янка вообще жениться и возьмет ли он ее в жены — Айя обошла. Это имело формальное, чисто внешнее значение. У двух человек, настолько близких между собой, не может быть различных мнений о таких мелочах.
— Не лучше ли, если на осень… — заикнулся было Янка. — Я бы еще кое-что заработал — легче будет начинать.
— До осени ждать будет… трудно.
— Ты думаешь?
— Ты же не захочешь, чтобы крестины были в один день со свадьбой?
Этого Янка совсем не предвидел.
— Ну, тогда уж… — ответил он Айе.
— Завтра мы можем поехать зарегистрироваться, — сказала Айя. — О свидетелях подумаем потом.
Янка прожил в Упличах еще две недели и за это время вполне привык к своему новому положению. Потом они поженились. Свадьба была скромная. Двумя днями позже Янка с молодой, сияющей от счастья женой уехал на побережье.
Их появление привлекло большое внимание не только родственников, но и всей ближайшей округи. Янке это совсем не нравилось. Всякий мало-мальски знакомый считал своим долгом расспрашивать его о семейных делах, утруждать полуироническими пожеланиями счастья. Все считали, что, женившись, он совершил большую глупость, о которой будет жалеть. Самые близкие люди смотрели на него как на конченого, потерянного человека, точно он внезапной женитьбой утопил себя и сжег все мосты к будущему. Зитары из трактира глубокомысленно качали головами. А Мартын как-то сказал:
— Разве я не говорил, что из него ничего не выйдет? Теперь вы сами видите.
Миците казалось, что двоюродный брат продал себя за чечевичную похлебку, и в связи с этим высказала много умных суждений о женщинах, забывая, что она тоже женщина. Эрнест во всем видел только пошлую сторону и своими циничными замечаниями опротивел Янке, Эльза заявила, что все это хитрости Айи, но пусть она не воображает, что Кланьгисы будут дружить с чужим человеком.
— Бедный брат! И где у него был ум…
Тогда Ян Зитар сказал жене:
— Раз они так заносчивы, ответим им тем же. Только об одном прошу тебя: не пытайся перед ними заискивать. Не будь надменной, как они, но сохраняй свое достоинство.