Семья Зитаров, том 2

Для этой цели Миците специально сфотографировалась и тщательно ретушированную фотографию послала в жюри конкурса. Ее изображение получилось настолько приятным, что оригинал почти не узнал копию. Месяц спустя начался парад тщеславия: в каждом номере журнала одна страница была заполнена фотографиями красивых или считающих себя таковыми женщин. Блондинки и брюнетки, Гретхен и вампы[36], пикантные головки под мальчика и мечтательные Миньоны, полные зовущей чувственности и сознания своей красоты. «Мы чудесные, божественные, неотразимые!» — казалось, говорили их улыбки, все они улыбались, и у всех на переднем плане сверкали зубы — с тех пор как зубная техника достигла современного высокого уровня, этот объект начал играть особенно видную роль в истории фотографии. И все они ожидали премию, считая себя красивее своих соперниц.

Премию получили пять человек. Миците не было среди них — она собрала совсем мало голосов. Она, конечно, не стала из-за этого хуже, чем была, но Яна Ремесиса после неудачи Миците словно слепень укусил: посторонние, понимающие люди отрицали красоту его невесты, другим она не казалась заслуживающей внимания, следовательно, ничего особенного она собой не представляет. Многие женщины на этом конкурсе оказались лучше Миците — почему же я должен восхищаться тем, к чему другие равнодушны? Молодой человек стал более критично смотреть на свою избранницу, и его чувства охладели. Не мог он жениться на женщине, которая не так красива, как другие, — ему стыдно на такой жениться.

Это была вторая беда.

Третья касалась Эрнеста Зитара. Ему отказали в кредите в банке и в лавке, и почтальон слишком часто приносил извещения о сроках уплаты долгов. Каждое такое извещение было для Эрнеста неразрешимой загадкой: где бы сорвать? Никто больше не давал ему ничего, а все только требовали. Они, вероятно, думают, что в Зитарах золотое дно. Тупость кредиторов раздражала Эрнеста, он рвал извещения и не обращал внимания ни на угрозы, ни на просьбы — другого способа отомстить этим глупцам не было.

На мельнице Кланьгиса царило совсем другое настроение. Там радовались затруднениям Эрнеста и с нетерпением ждали, когда в Зитарах ударит молоток аукционера. Впрочем, там ожидали и еще чего-то, и на этот счет супруги не всегда придерживались одного мнения: Эльза ходила на сносях и гадала, кто у нее будет — сын или дочь. На людях — в трактире и на мельнице — Кланьгис гордился предстоящим званием отца и уже приглашал гостей на крестины. Дома, когда вблизи не было батраков, он говорил другое, потому что совсем не был настолько ограниченным, каким его считали люди. Он терзал жену, попрекал ее Марцинкевичем и другими парнями и грозил разводом, если мальчик не будет похож на него. Это был настоящий северный Отелло, но, так как его темперамент не стремился к кинжалу, Эльзу не особенно тревожили приступы ревности мужа. Пусть поворчит, пусть поломается — долго ли проживет еще этот старый хрыч. Насчет ребенка у нее были свои соображения: он необходим, чтобы после смерти мужа родственники Кланьгиса не стали оспаривать ее права на наследство. Если Кланьгис смог полюбить маленького Сашу, про которого все точно знали, что он сын другого человека, то он также полюбит и этого, и в конце концов все обойдется хорошо.

2

Это на самом деле было чудно: тысячи чужих людей читали произведения писателя Яна Зитара, а окружающие не имели ни малейшего представления о том, что он занимается подобными делами. Подозрения появились лишь тогда, когда он понемногу отошел от старого рыболовного дела и продолжал как-то существовать. Чего только тогда люди не выдумывали! Некоторые считали, что он занимается контрабандой, другие решили, что молодому Зитару посчастливилось в лотерее Красного Креста или он нашел спрятанное в дюнах морскими пиратами сокровище, лежавшее там веками. Недаром он так усердно читал и изучал книги и так замкнуто жил в своем маленьком домике.

В такой неизвестности ему удалось прожить почти три года. Это были годы безумного, непрерывного труда, поиски путей, отказ от всех жизненных интересов ради одной цели. Когда-то он сам эту цель осмеял и опорочил, а теперь она, словно в отместку, подчинила его целиком своей власти. Долгое время он не знал, успешна ли его работа или он, как Дон-Кихот, бесплодно борется с ветряными мельницами. Артист узнает о качестве своей игры сразу же после спектакля, потому что игра его все время протекает в непосредственном, почти физическом общении с публикой; успех атлета ясен и неоспорим уже в тот момент, когда он совершается; успех или неудачу пахаря обнаруживает осенний урожаи. Но кто может установить читательскую признательность или неодобрение, когда читатели — это тысячи далеких, незнакомых людей, которых даже никогда и не встретишь? Можно лишь догадываться, воображать, но никогда нельзя знать точно.

Первая книга Яна Зитара разогнала эти сомнения. Но выхода этой книги ему пришлось ждать несколько лет. И только тогда он убедился, что у него много друзей и что его работа нашла в народе более широкий отклик, чем он ожидал.