Семья Зитаров. Том 2

Нет, и здесь у него ничего не вышло. Эта девчонка оказалась настолько бессовестной, что обозвала его лжецом и не пожелала разговаривать с ним. Эрнест опять спрятал деньги в карман и вернулся в лес, размышляя о том, насколько ограниченны некоторые люди. Почему все-таки он не имел успеха у женщин? Он, такой смелый, предприимчивый, щедрый, не жалеет для них ничего, а они избегают его, как прокаженного. Чего в нем не хватало?

По дороге он вспомнил, что вблизи гари в землянке живет не старая еще вдова Зариене — та самая, у которой изредка гостил Бренгулис. Она очень нуждалась, муж ее погиб на войне, а вдвоем с дочерью-подростком она не могла посадить много картофеля. Эта женщина оценит его деньги.

Эрнест отправился к ней и не ошибся. В дальнейшем он частенько посещал землянку Зариене. Наряду с гордецами и глупцами иногда попадались приветливые и разумные люди.

4

В конце июля, после сенокоса, в поселок Бренгули приехал мичман военного флота, латыш Жагар. Он был эмиссаром «Латышского национального совета» [6] и объезжал латышские колонии. По поручению «Национального совета» он приглашал мужчин и юношей — латышей вступать в Имантский и Троицкий полки, которые формировали, чтобы потом морем отправить их в Латвию [7]. Из села Бренгули записались только двое молодых парней. Вначале и Эрнест хотел вступить в эти полки, но потом разнеслись слухи, что осенью беженцев повезут через Владивосток домой, и он немедленно отказался от этого намерения. В Латвии еще шла война, и кто знает, долго ли будут продолжаться бои. Зачем лезть в опасность, можно уехать домой и без этого. Если он сумел так ловко избежать мобилизации во время войны, зачем подвергать опасности свою драгоценную жизнь сейчас?

Янка тоже не поехал никуда, потому что в горах у Казанды жила девушка, ради которой он готов был всю жизнь жить в глуши.

Урожайным было это лето. У каждой семьи и беженцев в ту осень закрома были полны картофеля, и они заработали себе хлеба на весь год. Хмеля тоже уродилось больше, чем в прошлом году, и на вырученные деньги почти все жители землянок — даже самые нуждающиеся — купили коров и смогли из землянок перейти в маленькие бревенчатые домики. Скромное счастье и покой охватили всю колонию, первые трудности, с которыми приходилось бороться новоселу, были преодолены. Борьба за существование в этой стране легче, чем на родине, это признали все. Кое у кого в душе шевельнулось сомнение: стоит ли возвращаться на родину? Те, у кого в Латвии ничего не было, теперь стали самостоятельными хозяевами на своих маленьких полях. Все чаще слышались разговоры о том, что нужно остаться в Сибири навсегда. Латышские беженцы раскололись на два лагеря — остающихся и уезжающих.

Но когда Колчак объявил новую мобилизацию, которая распространялась и на молодежь села Бренгули, латыши все как один объявили себя иностранцами, не подлежащими призыву в армию Колчака.

Если бы приказу о мобилизации не подчинилось только одно село Бренгули, то, возможно, колчаковские власти не обратили бы на это особого внимания, но дать рекрутов отказались почти все деревни волости — этого уж белый адмирал стерпеть не мог.

В конце сентября, когда началась ранняя сибирская зима, село облетела зловещая весть: в мятежную волость выслан карательный отряд, латышскую колонию сметут с лица земли, не щадя ни одного человека. И это были не только слухи.

В это же самое время Черняев со своим отрядом начал большое наступление; он вышел из таежной чащи и горных укрытий и поднял на ноги многие притаежные волости. Село Бренгули очутилось между двумя различными властями. Из города по степи приближался карательный отряд, приход которого означал смерть и уничтожение села, а с противоположной стороны медленно, с боями двигался отряд черняевцев. Кто придет первым? И кто окажется сильнее?

Судьба села висела на волоске. Один день, даже один час теперь мог решить все — быть или не быть.

Глава девятая

1

Черняев давно уже думал о всеобщем восстании и позаботился о том, чтобы крестьянские массы в районе деятельности партизан были подготовлены к этому. К осени 1919 года отряд Черняева вырос до тысячи двухсот человек. Это, конечно, было совсем немного по сравнению с армией адмирала и в то же время пугающе много, если принять во внимание, что каждый из этих тысячи двухсот борцов мог в нужный момент разжечь пламя мятежа в родных селах и деревнях.