Семья Звонаревых

Вот и сейчас лёгкие, быстрые, радостные шаги — это друг. Оля поднялась навстречу им, рванула дверь и почувствовала, как тёплые родные руки обняли её за шею.

— Клава, родная…

Так и стояли они, два друга, две сестры, обнявшись и плача.

— Ну вот, бабы всегда остаются бабами. И от горя плачут, и от радости тоже. Пойдём ко мне наверх в мезонинчик, хоть я насмотрюсь на тебя.

Оля протянула Клаве руку и повела её, как ребёнка, по лестнице наверх. Огня не зажигали, в окна лился серебряно-голубой свет. И от этого света и от тишины, что была вокруг, от мирного сопенья спавшего Славки было как-то особенно мирно, сладко и почему-то грустно. Оля усадила Клаву к свету и долго смотрела на её милое, вновь похорошевшее лицо.

«Ну вот и порозовели щёки, и засияли серые удивительные глаза…». Подумала Ольга.

— Я долго жила за границей, — как бы отвечая на её мысли, тихо проговорила Клава. — Было серьёзное задание партии. Хотя много работала, но поправилась. Болезнь вроде отпустила. Мы ведь живучи, как кошки… Ну и, видишь, косы отросли… Но забыть ничего не забыла. Того, что было и ушло, забыть нельзя. Впрочем, почему ушло? Андрей всегда со мной рядом. И, пожалуй, хватит об этом.

И снова Олю поразила какая-то только Клаве свойственная не обидная для собеседника твёрдость. Твёрдость и вместе с тем мягкость, такт, большое уважение к мнению другого человека. «А вот у меня и у Вари этого пока ещё нет. Мы резковаты. Дудим в свою дуду и других слушать не хотим». — с горечью подумала Оля.

— Ты не обиделась, что мы вызвали тебя срочно? — услышала она голос Клавы. — У нас на днях провалилась одна конспиративная квартира. И нужна немедленная замена. Дел очень много. Условия работы с каждым днём всё усложняются. Охранка свирепствует в связи с мобилизацией. Хватают по одному подозрению. А ты опытный конспиратор. — Клава улыбнулась. — Жена героя-офицера… Боюсь только за Славку.

— А что Славка? Он у меня любого жандарма за нос проведёт. Хитрый бесёнок. Потом больной, — Оля лукаво сощурила глазки, — нужна постоянная врачебная консультация столичных светил. Документы всё в порядке. Ну, если боишься, можно отправить к Варе.

— К Звонарёвым нельзя. Варя только что из тюрьмы. За ней слежка. Ни жить у неё, ни встречаться нельзя. Категорически и надолго. Здесь квартира надёжная. Хозяева — сочувствующие нам люди. Через некоторое время подыщем домик на даче. Там ещё спокойнее. Нужно будет установить станок, размножать ленинский «Социал-демократ», прокламации. Вот первая партия в этом дорожном чемоданчике. Завтра бастуют путиловцы. Это им подарок. «Ко всем рабочим, крестьянам и солдатам» — первая прокламация Петроградского комитета. «Война — войне»! — вот наш лозунг…

Ранним утром второго августа Звонарёв уезжал в Вязьму. В военной форме, с чемоданом и постелью в ремнях, он стоял на вокзале. Его провожала только Варя. Перед самым отходом поезда она, улыбаясь, сказала ему:

— Серёжа! Не беспокойся обо мне, о детях. Я ведь не прежняя сумасбродная голова… Но всё же уйти совсем от работы, от того, чем я жила последнее время, не могу. Прости… Ты поймёшь меня… В Любани к тебе подойдёт девушка Алёнка. Она кое-что передаст для Блохина.

Трижды прозвенел вокзальный колокол. Лицо Вари дрогнуло. В её глазах засквозило такое отчаяние и тоска, что Сергей Владимирович бросился к жене и крепко-крепко прижал её к своей груди. Как-то вдруг, в последнюю минуту, и он и она поняли, куда и зачем он едет. Война, огонь, сражения, возможность ранения и смерти.

— Сережёнька, родной, мне страшно! — всхлипывала Варя, почти не видя сквозь слёзы лица мужа. — Береги себя, помни о детях… обо мне… Мой славный, хороший… единственный…

Звонарёв целовал её в губы, в щёки, в глаза и говорил срывающимся от волнения голосом:

— Ты — самое дорогое… Варенька… Жди! Слышишь?… До свидания, моя родная!

Поезд тронулся. Сергей Владимирович уже на ходу вскочил на подножку вагона. Не отрывая взгляда, он смотрел туда, где стояла Варя и махала ему рукой…

На станции Любань к Звонарёву подошла молоденькая белокурая девушка с небольшим дорожным чемоданчиком. Вся розовая от смущения, она спросила, с кем имеет честь говорить. И когда Звонарёв назвал себя и Варю, передала ему свою поклажу.

— Для Блохина, — тихо сказала она.

Звонарёв с любопытством взглянул на девушку и увидел, что на него пытливо смотрят смелые и весёлые глаза.

10