Семьянин

«Сюда?» — спросила миссис Корк и промаршировала в переднюю комнату, где работала Бернис. Здесь, под прямыми яркими лучами ее рабочей лампы, Флоренс Корк выглядела еще более огромной, и даже казалось, что она беременна. Стоя в комнате и заполняя собой все пространство, она запоминала свое окружение: верстак; горшки с кисточками для красок; больших размеров эскизы на стенах; рулоны бумаги; диван, усыпанный газетами, письмами и шитьем; розовое платье, которое Бернис перекинула через спинку стула. Казалось, она поглощала все это и вбирала в себя весь воздух.

Однако, беспорядок, которым Бернис очень гордилась, который восхищал ее и был зеркалом ее таланта, независимости, права женщины на свою собственную жизнь и, наконец, права ходить босиком, помог ей совладать с собой.

«Так приятно познакомиться с вами. Мистер Корк часто рассказывал нам о вас в колледже. Мы там прямо как одна семья. Присаживайтесь пожалуйста. Я уберу платье. Я его чинила».

Но миссис Корк не села. Неожиданно она подалась к верстаку и, увидев прислоненную к стене флейту мужа, схватила ее и стала размахивать ею над головой, словно это было какое-то оружие.

«Да, — сказала Бернис, а сама подумала про себя: «Ну и ну! Да она пьяная!» — Я занималась с ней только сегодня утром. Никогда в жизни не видела такой флейты. Какая красивая инкрустация из серебра. Уверена, вещь эта старинная, немецкая, подарок, преподнесенный отцу мистера Корка. Он вроде играл в знаменитом оркестре — кажется в Байройте или Берлине? В Англии не увидишь такой тонкой серебряной инкрустации. Флейту, кажется, где-то уронили или ударили. Мистер Корк говорил мне, что он сам однажды играл в оркестре, вроде бы в «Ковент-Гардене»…»

Она наблюдала, как миссис Корк размахивала флейтой в воздухе.

«Ударили, — выкрикнула она сочным голосом. — Да уж пожалуй! Я запустила ей в него!»

Тут она опустила руку, встала перед Бернис, покачиваясь на ногах из стороны в сторону, и сказала:

«Где он?»

«Кто?» — испуганно спросила Бернис.

«Мой муж! — прокричала миссис Корк. — Нечего меня умасливать всякой чушью. Играл в оркестре, надо же! Так вот он чем забивал тебе голову! Знаю, чем вы тут занимаетесь. Он приходит каждый четверг. Он здесь с половины третьего. За домом наблюдали».

Она резко повернулась к закрытой двери спальни. «А там что?» — прогромыхала она и направилась туда.

Как можно спокойнее, Бернис сказала: «Миссис Корк, пожалуйста прекратите кричать. Я ничего не знаю о вашем муже и представления не имею, о чем вы тут говорите». Она встала, загородив собой дверь. «И пожалуйста перестаньте кричать. Это комната моего отца». Возбужденная обвинениями миссис Корк, она добавила: «Он очень старый человек, и ему нездоровится; он спит».

«Спит?» — переспросила миссис Корк.

«Да, он спит в этой комнате».

«Ну а в других комнатах? Кто живет наверху?»

«Других комнат нет, — сказала Бернис. — Я живу здесь с отцом, а наверху поселились новые жильцы».

Сказав это, Бернис изумилась сама себе, ибо она никогда прежде не лгала. Эта безудержная ложь поразила и даже взволновала ее. Казалось, что вся изреченная ею неправда светилась в воздухе. Однако, это возымело эффект на миссис Корк. Она плюхнулась на стул, на котором висело платье Бернис.

«Простите, вы сели на мое платье», — сказала Бернис и вытянула платье из-под пришелицы.

«Если вы занимаетесь этим не здесь, так значит где-нибудь в другом месте», — изрекла миссис Корк уже более смиренно и со слезами на глазах.

«Я ничего не знаю о вашем муже. Я вижу его, как и другие преподаватели, только в колледже. Пожалуйста дайте мне флейту, я заверну ее для вас, и я должна попросить вас уйти».

«Вы меня не обманете. Я все знаю. Думаете, раз вы молодая, так вам все дозволено». Бормоча все это себе под нос, миссис Корк стала рыться в своей сумке.

Среди прочего Бернис привлекала в Уильяме беспорядочность их встреч. Их роман был похож на игру: больше всего ей нравился элемент неожиданности. Когда его не было рядом, игра для нее все равно продолжалась. Ей доставляло удовольствие представлять себе, чем занимались Уильям и его семья. Она воображала их как бы склеенными вместе на какой-то нестареющей и абсурдной фотографии: то они сидели в саду своего дома в пригороде, то стояли рядом с машиной — и всегда в лучах солнца; однако, сам Уильям, темнолицый и занятый собственной важностью, стоял в двух шагах позади их всех.

«У тебя красивая жена?» — она спросила его однажды в постели. Уильям, по своему обыкновению медлительный и серьезный, ответил не сразу. Наконец он сказал: «Очень красивая».