Семиярусная гора

А ведь я даже не знал, кто такой Христос, что Он есть Бог. Не имел ни малейшего представления о том, что существуют Святые Дары. Я думал, что церковь – это место, где люди собираются, чтобы попеть гимны. Но теперь говорю вам, кто сейчас таковы, каким прежде был я, неверующим, – что именно Таинство, и только оно, Христос, живущий посреди нас, приносимый нами, за нас и вместе с нами в чистой и предвечной Жертве, – Он один удерживает наш мир в единстве и не дает всем нам кануть стремительно и безвозвратно в бездну вечной гибели и разрушения. Я утверждаю, что есть сила, сила света и истины, которая исходит от Таинств и проникает в сердца даже тех, кто никогда не слышал о Нем и, казалось бы, неспособен верить.

.

III

Вскоре мы сняли квартиру в трехэтажном доме на окраине города, подле Place de la Condamine, где находился скотный рынок. Но Отец хотел построить свой дом, и потому спустя немного времени приобрел участок земли поблизости, на нижних склонах холма, замыкающего с востока долину Боне. На вершине этого холма стояла маленькая часовня, теперь заброшенная. Называлась она La Calvaire, Голгофа. И действительно, позади нашего участка через виноградники вилась скалистая тропа, на которой некогда располагались кальварии[54], четырнадцать остановок между городом и вершиной холма, знаменующих этапы Крестного Пути. Сама же благочестивая традиция крестного хода к часовне умерла еще в 19 веке – просто не осталось добрых католиков, которые могли бы ее поддерживать.

Когда Отец задумал постройку собственного дома, мы стали много путешествовать по окрестностям, присматривая место и заодно навещая деревушки в поисках живописных видов для папиных пейзажей.

Поэтому я постоянно то бывал в церквях, или подле них, то натыкался на руины древних часовен и монастырей. Мы видели чудесные городки Нажак и Корд, расположенные на холмах. Корд сохранился даже лучше, чем Сент-Антонен, но не группировался вокруг своей святыни, как наш городок, хотя в центре него тоже, разумеется, была церковь. Корд строился как укрепленная летняя резиденция графов Лангедока, и главную его привлекательность составляли причудливые дома придворных, когда-то наезжавших сюда поохотиться вместе со своим сеньором.

Мы спускались в долины юга, посетили Альби с его красным собором Св. Цецилии над Тарном, похожим на сумрачную крепость. С высоты его башни мы разглядывали долины Лангедока, где все церкви напоминали укрепленные форты. Эта земля когда-то была одержима ересью и ложным мистицизмом, который отторгал людей от Церкви и Таинств, заставлял уходить, скрываться и искать какой-то странной, самоубийственной нирваны[55].

В Сент-Антонене была фабрика – единственная в этих краях. На ней работали и все местные пролетарии – три-четыре мужчины, один из которых был и единственным здешним коммунистом. Фабрика производила какие-то механизмы, позволявшие легко и без усилий забрасывать сено на самый верх повозки. Владельцем фабрики был некто Родолосс, единственный городской капиталист. У него было два сына, которые заправляли вместо него на фабрике. Одного я знал – это был тощий, долговязый, мрачный темноволосый субъект в очках с роговой оправой.

Однажды вечером мы сидели в одном из городских кафе, пустынном месте, хозяином которого был очень пожилой человек. Родолосс разговорился с отцом, и я помню его вопрос, заданный очень вежливым тоном: не русские ли мы? На эту мысль его навела борода отца.

Узнав, что мы собираемся здесь жить, он с ходу предложил продать нам свой дом и пригласил нас туда на обед, чтобы мы могли его осмотреть. Дом Симона де Монфора[56], как он назывался-, представлял собой большую ферму в миле от города по дороге в Кэйлюс. Он стоял на склоне холма, спускавшегося в долину Боне, в устье глубокой округлой ложбины, покрытой лесом. Здесь мы обнаружили небольшую речку, заросшую водяным крессом[57] и берущую начало от чистого родника. Дом действительно казался древним, и было похоже, что де Монфор и правда когда-то тут жил. Возможно, призрак де Монфора являлся и сейчас: здесь было темно и мрачно, а раз темно, то это не лучшее место для художника. Кроме того, для нас оно было слишком дорого, и Отец предпочел строить дом сам.

Вскоре после того, как я стал ходить в местную начальную школу, где чувствовал себя неуютно среди малышей и пытался освоить французский, Отец набросал план дома, который мы построим на купленной у подножия Кальварии земле. В нем должна была быть одна большая комната-мастерская, столовая и гостиная, а на втором этаже – две спальни. Вот и всё.

Мы разметили фундамент, и Отец вдвоем с рабочим начал копать. Затем явился лозоискатель, который нашел для нас воду, и мы вырыли колодец. Рядом с колодцем Отец посадил два тополя – один для меня, другой для Джона-Пола, а следующей весной разбил большой сад к востоку от дома.