Семиклассницы

«Батюшки! — испугалась Люда. — Он, кажется, и здесь всех отчитывает. Ой, страшно! Ничего не скажу. Ни за что не скажу!» Она осторожно, чтобы не скрипнуть, прикрыла дверь, и со всех ног пустилась догонять подруг.

Даша сидела, опустив голову, и задумчиво водила пальцем по обложке журнала. Захар Петрович видел ее русые гладкие волосы, разделенные на прямой пробор, родинку на кончике уха и тонкую, почти детскую шею.

— Дашенька, вас любят ученицы? — спросил он.

Даша подняла голову.

— Захар Петрович, — сказала она, не отвечая на вопрос, — у меня на уроке никогда не бывает так тихо, как у вас. Объясните, почему на ваших уроках тишина?

— Ох, Дашенька, — возразил Захар Петрович, — доживите до моих лет, превратитесь в такого старого крокодила, как я…

Он сдвинул над переносицей брови, и лицо его приняло привычное суровое выражение.

— Если вы не умеете математически мыслить, вы ничего не умеете, — произнес он строгим тоном, опустив нижнюю губу, и Даша представила себе Захара Петровича перед безмолвным классом.

— Поменьше воды. Математика требует точности, — продолжал он ворчливо и вдруг засмеялся. — Поняли? Попробуйте-ка у меня пошуметь. А? Страшновато?

Даша тоже рассмеялась, а Захар Петрович сказал:

— Я научу их математику. Наверняка. Но другому, самому важному, научите их вы, хотя они и шумят иногда у вас на уроке. Это так же верно, как то, что из одной точки на прямую можно опустить только один перпендикуляр.

VIII

На следующее утро Тася явилась в класс задолго до звонка. Свой школьный день она начала, по обыкновению, с того, что разложила на парте учебники, полюбовалась чистенькими обложками тетрадей, проверила, на месте ли промокашки, потом живо убрала все свои вещи и оставила на парте только бумажку, сложенную треугольником. Тася целиком была поглощена рассматриванием этой таинственной бумажки. В поведении Таси не видно было и тени раскаяния за вчерашнюю ссору с классом.

Девочки наблюдали за ней.

Люда не вытерпела. Она неслышно подошла и выхватила у Таси из-под рук ее загадочную бумажку. Но Тася не пошевелилась. Казалось, она только и ждала, чтобы кто-нибудь схватил у нее записку. Она отвернулась к окну и равнодушно запела: «тра-ля-ля». Люда отскочила на всякий случай на середину класса и прочитала:

Вам бы языком болтать,

Да салфетки вышивать,

Да танцульки танцевать,

Где уж вам нас перегнать.

Теорему доказать

И уравнения решать.

Курице за танком не угнаться,

А девчонкам с нами не сравняться.

Люда сразу утратила дар слова. Тася смотрела в окно и беспечно напевала.

— Слушай, ты, — сказала наконец Люда, — птичка-певичка…

— А ты сова. Тра-ля-ля!..

— Я тебя дело спрашиваю. Признайся, кто написал?

— Федька Русанов написал, Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!

— Откуда Федька узнал? Как он посмел?

— Так и посмел. Тра-ля-ля. Я рассказала, а он написал. Он теперь будет поэтом. Тра-ля-ля. Он еще и не такое сочинит.

Чудовищная дерзость новоявленного поэта привела девочек в такое негодование, что Анна Юльевна, которая пришла на урок с непоколебимым решением на всю жизнь втолковать своим ученицам особенности спряжения неправильных глаголов, сразу поняла рискованность своего замысла. Из глубины класса к учительскому столу неслись шорохи, сдержанный шепот, подозрительные скрипы парт, и главное — Анна Юльевна видела рассеянные и отсутствующие глаза. Тем не менее Анна Юльевна решила не отступать от намеченного плана и, поправив шаль на зябких плечах, приступила к объяснениям.

— Тихо! То, что вы узнаете сейчас, чрезвычайно важно, — сказала она.

Вступление не произвело впечатления.

Шорох непонятного волнения не стихал в классе.

Уже подойдя к доске, Анна Юльевна увидела безмятежные ясные глаза, устремленные на нее со спокойным вниманием. Тася не изменила своему обыкновению и на этот раз. «Какая приятная девочка», подумала Анна Юльевна и за все время своего объяснения обращалась мысленно к «приятной» девочке, пренебрегая неспокойностью класса. Но когда, закончив объяснение, Анна Юльевна решила проверить, усвоено ли оно, «приятная» девочка проворно опустила глаза вниз. Подозрение шевельнулось в сердце разочарованной учительницы.

— Кесарева! — неожиданно для самой себя назвала она ученицу, в которой никто из учителей никогда не ошибался.

И тут произошел беспримерный в истории класса скандал. Староста и украшение седьмого класса «А», вместо того чтобы без запинки повторить все рассказанное учительницей, молчала.

— Ну, ну, — ласково ободряла Анна Юльевна первую ученицу.

— Я ничего не поняла, — ответила первая ученица.

— Как вы могли не понять? — в недоумении воскликнула Анна Юльевна.

— Я ничего не слышала. У нас случилась неприятность в классе, и я все время думала о ней.

Раздался гул одобрения. Никто не злорадствовал по поводу провала отличницы, все явно её поддерживали. Ни один самый блестящий ответ первой ученицы не вызывал такого живого сочувствия, какое заслужила она своей единственной двойкой.