Семилетняя война

   — После утверждения Марии-Терезии на престоле Англия помогает Пруссии, видя в ней гаранта неприкосновенности своих ганноверских владений — ведь обсюзерены помогают лишь золотом, а не людьми, обычный приём островитян, привыкших таскать каштаны из огня чужими руками. Но Фридриху люди и не нужны — у него и так лучшая армия в Европе. А золото очень кстати. И не поймёшь тут: то ли англичане платят ему, чтобы он защищал их Ганновер от французов, то ли из опасения, как бы пруссак на него не покусился. Дело запутанное.

   — Скажи уж лучше политическое.

   — Истинно так, матушка-императрица.

   — Ну а нам-то с этого какой резон? Я уж изрядно запуталась во всех этих договорах и конвенциях. Как бы нам опять не попасть впросак как в последней войне со шведом.

   — Не попадём, Ваше Величество. Позвольте продолжить?

   — Ну, давай, продолжай...

   — Итак, извольте обратить ваше просвещённое внимание на то, что Франция — в противовес Англии — начала оказывать помощь Габсбургам, желая тем самым заручиться союзником против Фридриха, который рассчитывает на первенство в делах германских — в ущерб Австрии. Исходя из этого Людовик французский и с нами дружбы ищет. Мы же, по моему разумению, должны всецело поддержать идею сего альянса, ибо и для нас король Прусский опаснее всех и является всегдашним и натуральным России неприятелем.

   — Пока, канцлер, я так и не поняла почему.

   — Его планы о полном подчинении Польши Пруссии и стремление посадить на Курляндский престол брата своего Генриха Гогенцоллерна тому причиной.

   — Откуда же? И правда ли?

   — Наши агенты европейские передают. Да и посланник французский о том же говорит. Есть и сведения из самой Курляндии...

   — Посланник чужеземный нам не указ...

   — Всё подтверждается, Ваше Императорское Величество.

   — Ну, что ж, значит, пора унять сего предприимчивого государя. Действуйте, Алексей Петрович!

Разговоры на подобные темы велись в кругу, естественно, весьма ограниченном, так что мало кто и думал о возможности войны для России.

Мало думал об этом и Пётр Румянцев. За несколько дней до наступления нового, 1756 года, а именно 25 декабря, ему был пожалован чин генерал-майора. Он получил его через двенадцать лет после предыдущего полковничьего, и теперь мог смело всем смотреть в глаза, не боясь ни усмешки, ни завистливого укора.

   — Я, Катя, — говорил он жене, — отныне могу всем сказать: чин свой выслужил, не милостью лиц вышестоящих, не исканиями родных и друзей, а токмо делами своими.

   — Да уж. Сколько продвинулось за эти годы, а ты всё в полковниках!

   — Ничего, жена. И в тридцать один не страшно ещё в генерал-майорах быть — времени впереди достаточно. Мы ещё своё возьмём. Главный порог пройден: генералы — все на виду, так что зависит токмо от нас. Что заслужим — то и получим.

   — Дай-то бог.

   — Хотя, конечно, да ведь недаром говорят: бог-то бог, да сам не будь плох!

   — Вот и не будь!

   — Да уж постараюсь!

   — И знаешь, Петя, что. Вот ты сейчас сказал: всё, мол, зависит от меня — что, мол, заслужу, то и получу. Но ведь заслуживать будешь — стало быть, кто-то оценивать будет, а ты ведь бываешь иногда весьма и весьма несдержан, и...

   — Не искательствовал, не льстил и впредь не намерен! И это говоришь мне ты, Голицына! Разве ты забыла нашу первую встречу? У кого мы тогда свиделись? Не у твоего ли дяди Дмитрия? Ты и ему бы сказала то, что сказала сейчас мне? Или мне — и только мне — сие можно говорить?

   — Прости, я не хотела тебя обидеть. Я хотела как лучше.

   — Мы все хотим как лучше. Но не всегда это получается. Все дороги в преисподнюю начинались с благих намерений. Но это, в общем-то, так, к слову. Не будем омрачать Рождества.

   — И твоего назначения, дорогой.

   — Да уж, праздник к празднику!

Через десять дней был и третий праздник — день рождения, спустя месяц после которого он получил новое назначение — в Ревель, в стоящую там Лифляндскую дивизию. Отбывая по месту службы, Румянцев доносил об оном главнокомандующему генерал-фельцейхместеру Петру Ивановичу Шувалову лаконичным рапортом: «Во исполнение вашего высокографского сиятельства ордера я сего числа к команде в Ревель выступил, о чём вашему высокографскому сиятельству покорнейше доношу». Искательствовать он намерен не был.

Однако на новом месте он пробыл не долго — в воздухе всё отчётливее пахло войной, и Румянцева отозвали назад, в Петербург, откуда он скоро — по получению секретного задания — спешно выехал в Ригу. Ему, наряду с ещё двумя молодыми и перспективными генералами — Василием Долгоруковым и Захаром Чернышёвым, поручалось приступить к созданию отборных боевых частей, традиционно отличавшихся в бою специальной подготовкой и мужеством, — гренадерских полков, набираемых из гренадерских рот пехотных полков.