Семилетняя война

Составив очень остроумный и смелый план атаки русской армии, Фридрих не принял во внимание одного обстоятельства: условий местности. Он ознакомился с ними только во время марша, из рассказов проводника-лесничего. Пока же король, всё более хмурясь, слушал лесничего, войска его перебирались через буераки, песчаные косогоры, топкие болота, пруды, и в конце концов тот обходный манёвр, на который король намеревался затратить лишь два часа, отнял в действительности восемь часов. Только к десяти часам прусская армия, истомлённая долгим маршем и жарою, вышла к русским позициям.

Прусские батареи открыли сильный огонь. В то же время в разных местах показалась неприятельская пехота.

Ивонин получал ежеминутно притекавшие донесения, делал из них краткие сводки и докладывал главнокомандующему.

— Видимо, король вскорости атаку против нашего левого крыла начнёт, — сказал наконец Салтыков. Пожевав губами, он добавил: — Передай, братец, Бороздину, чтоб зажёг снарядами деревню Кунерсдорф, дабы затруднить неприятелю развёртывать там свои силы. И посмотри, в порядке ли конница наша.

Ивонин поскакал к батареям, передал приказание, а затем направил коня к подошве горы, где сосредоточился мощный кавалерийский резерв. Русская регулярная кавалерия насчитывала один гвардейский полк, шесть кирасирских, шесть конногвардейских и восемнадцать драгунских. В драгунских полках было по шесть эскадронов, в прочих — по пяти; в каждом эскадроне числилось сто пятьдесят сабель. Ивонин проскакал мимо регулярных, потом мимо казаков, мимо австрийской конницы и, совершенно удовлетворённый порядком и бодрым видом всадников, повернул обратно. — Пробираясь сквозь строившиеся пехотные полки, он ловил обрывки разговоров:

— …По пятьдесят пуль выдали да по две ручные гранаты, велели в сумки положить, видать, горячая баня будет… Приказали нам нашить кусочки разнопёстрого гаруса на шляпы, чтобы полки отличать, а гарусу-то и не хватило, стали раздёргивать его, он и вовсе на шляпе не сидит — одна кутерьма…

Ивонин подхлестнул коня, переведя его в галоп.

Канонада гремела всё громче. Большая часть прусских батарей била против левого фланга. Около полудня крупные силы прусской пехоты стали спускаться с высот, направляясь с разных сторон на войска Голицына. Окопы здесь были вырыты неудачно, не сообразуясь с местностью: лежавшие впереди русских укреплений лощины не могли быть обстреливаемы, и потому в самый критический момент приближения неприятеля русская артиллерия прекратила огонь. Это была ошибка: даже не нанося ущерба пруссакам, огонь русских пушек был тем полезен, что придавал бодрость войскам Обсервационного корпуса. Теперь же они, и без того растерявшиеся от вида подавляющих сил неприятеля, устремившихся на них, вконец смешались. Гренадерские роты после первой же схватки были сбиты и побежали к болотистым берегам Одера. Из двух полков была образована вторая линия, и ей удалось задержать наступающих, но только на самое короткое время. Пруссаки поставили на Мюльбергской высоте батарею, и она осыпала картечью перестраивающиеся и отступающие части.

Шатилов был в числе тех немногих офицеров, которые, несмотря на смятение и общее замешательство, пытались переломить течение событий. Его мозг сверлило воспоминание о Пальциге, о том, как его рота бежала, а после вернулась и храбро ударила на врага. Может быть, и теперь случится то же? Он с некоторым даже удивлением подмечал, что совсем не чувствует страха, и даже, когда осколок картечи перебил ногу Намётке, он только почувствовал досадливое раздражение и громко выругался, слезая с упавшей лошади. Страха не было, и ему казалось, что все другие должны испытывать то же состояние спокойной уверенности, собранности и гнева.

— Стой, братцы, стой! — крикнул он, смешиваясь с беспорядочно валившей толпой гренадеров. — Куда же вы?

Никто не ответил ему. Люди обтекали его, как обтекает ручей неожиданное ненужное препятствие. Только один солдат с красным сердитым лицом и нависшими рыжими бровями буркнул:

— И-эх, ваше благородь!.. Зря вы это… Будь хучь храбёр, а что сделать… Сейчас его сила.

Нахлынула новая волна отступавших, и Шатилов, махнув рукой, дал увлечь себя неудержимому людскому потоку.

Беспорядочно отступивший Обсервационный корпус так и не принял больше участия в сражении. Численность армий теперь уравновесилась, к тому же пруссаки захватили сорок два исправных орудия, которые они немедленно ввели в действие. С Мюльбергской возвышенности они получили возможность обстреливать продольным огнём Большой Шпиц, где сосредоточивались теперь крупные силы русских.

Удача неприятеля на первой стадии боя не обескуражила Салтыкова: в его планы входило «навлечь» главные силы Фридриха на своё левое крыло, заставив его затем последовательно штурмовать всё более трудные позиции. Непредвиденным оказалось только чересчур уж беспорядочное отступление шуваловского корпуса и потеря значительной части артиллерии. Но Салтыков надеялся, что в дальнейшем ходе битвы эти успехи Фридриха потеряют своё значение.