Семилетняя война. Как Россия решала судьбы Европы

В городе Вальмерах, куда приехал я 15-го марта, съехался я, к превеликому удовольствию моему, с другом и знакомцем своим Иваном Тимофеевичем Писаревым, самым тем, о котором упоминал я уже прежде и с которым познакомился я в Кенигсберге. Он возвращался также из Пруссии, но пробирался уже в Москву и в свою деревню, ибо был уже отставлен. Я завидовал почти ему в том и считал его счастливым, что едет уже на покой в деревню, и воздохнул о себе, не зная, когда-то то же будет и со мною. Впрочем, как надлежало ему более ста верст ехать по одной со мною дороге, то рад я был очень его сотовариществу. Я уже упоминал, что был он человек любопытный, охотник до чтения книг, а особливо до благочестия относящихся, и довольно начитанный, и как само сие в Кенигсберге нас спознакомило и с ним сдружило, то для лучшего и веселейшего препровождения в езде времени условились мы пересесться и ехать с ним в одной повозке, дабы тем удобнее было нам между собою разговаривать. И чего и чего мы тогда с ним не говорили! Словом, разговоры были у нас с ним о разных и все важных материях беспрерывные, а за ними и не видали мы почти дороги.

Наконец расстались мы с ним, препроводив в дороге несколько дней вместе и не только возобновив, но утвердив еще более между собою дружество. Он, услышав, куда и зачем я еду, и будучи меня гораздо старее и в свете опытнее, не оставил снабдить меня многими добрыми и полезными советами, и я обязан ему за то довольно много.

Вскоре после того доехал я до Дерпта, а потом до Нарвы, и, будучи чрез всю Лифляндию и Эстляндию, по самой той дороге, по которой несколько раз во время младенчества и малолетства моего хаживали мы с полком нашим, напоминал все тогдашние времена и, узнавая многие места и почтовые дворы, в которых мы с покойным родителем моим стаивали, взирал на них с некаким приятным чувствованием и удовольствием особливым. В особливости же растроган я был тем местом в Дерпте, где я в первый раз в жизни расставался с моею матерью и которое было мне очень памятно; а на Нарву, зная уже всю историю оной и что с нею в прежние времена происходило, не мог я смотреть без особливого чувствования и приятного любопытства.

Из мемуаров шведского графа Иоганна Людвига де Гордта (1720–1785), участника Семилетней войны, сражавшегося под знаменами Фридриха Великого

…Между тем я с участием и любопытством следил за ходом войны, возгоревшейся между многими союзными державами и королём Прусским. Я восхищался этим монархом, на которого нападали со всех сторон и который всегда был готов встретить неприятеля лицом к лицу; он соединял с знанием военного искусства храбрость, твёрдость и удивительную деятельность, терпел неудачи и вслед затем возмещал их с выгодой, уничтожал в свою очередь неприятеля и блестящими победами завоёвывал себе бессмертие.

Я видел, что и мои соотечественники, всегда верные союзники Франции, были в составе могущественного союза против Пруссии, но являли в глазах Европы лишь слабый образ той отваги, которая некогда прославила их предков; среди них, в их. советах постоянно находился французский генерал, назначенный для руководства их действиями как бы для того, чтоб яснее доказать миру, до какой степени они порабощены были Версальским двором.

Я следил за всем этим по врождённому влечению к военному делу и не помышлял, что судьба снова повлечёт меня на этот путь.

Король Прусский, после славной кампании 1757 года, воспользовался зимой, чтобы пополнить потери своей армии, и собрал новые войска. Он знал от многих английских и голландских офицеров, вступивших к нему в службу волонтёрами, что один их старый товарищ по походам во Фландрии, составивший себе тогда некоторую репутацию, проживал в маленьком уголке Германии. Он предложил мне через своего министра в Гамбурге вступить к нему в службу. Я принял без колебания это предложение столь почётное и вполне согласное с моими наклонностями.

Я поехал к его величеству, которого главная квартира находилась зимой в одном монастыре в Силезии на границе Богемии. Он назначил меня командиром полка волонтёров в два батальона и в тот же день удостоил пригласить меня к своему столу. Я знал его только понаслышке и был весьма рад, что вижу его вблизи во всей простоте его частной жизни. Он много расспрашивал меня – то о делах Швеции, то о военных предметах. Поистине, нельзя сказать об этом монархе, чтоб он поставлял своё величие в пышности и блеске. При главной квартире его было лишь несколько человек адъютантов и служителей. Стол накрывался на восемь кувертов в шесть перемен. Говорил он поучительно и просто; но более всего поразило меня то, что, несмотря на множество выигранных сражений и громких событий, прославивших его царствование, он сохранял редкую сдержанность, и казалось, вовсе не был занят собственными подвигами.