Семинар Петровского

Академик, студент, избиратель или министр имеют дело не только с ректором (академиком, депутатом), но всегда с Иваном Георгиевичем. Его простота уважительна, она никогда не перейдет в панибратство. Это — демократичность, которая, возможно, берет начало от далеких тех лет, когда студент Петровский преподавал на рабфаке рабочим и красноармейцам азбуку математики, а сам, в свою очередь, обучался у них азбуке еще более сложной науки — революции.

«Нам следует теперь делить время между уравнениями и политикой, — говорил престарелый Эйнштейн своему ученику Страуссу, прогуливаясь с ним в Принстоне. (Это было после провала попыток ученых помешать применению атомной бомбы.) — Но для меня уравнения куда важнее, ибо политика — не более, чем дело текущей обстановки. Математическое же уравнение остается навсегда».

Герой Социалистического Труда Иван Георгиевич Петровский, ученый и общественный деятель, много времени отдает тому, что Эйнштейн назвал политикой. Депутат Верховного Совета и член его Президиума, член Советского комитета защиты мира, член президиума Академии наук, он в одном лишь согласен с великим физиком: уравнение остается навсегда. Но если бы — представим себе такую возможность — Эйнштейну удалось предотвратить Хиросиму, эта его заслуга перед человечеством была бы, вероятно, не меньше заслуг создателя новой физики.

9

Пятнадцать минут на «бумажки», и затем беседы, беседы — таков распорядок ректорского дня. На дверях кабинета нет таблички с расписанием приемных часов. Заходят в любое время. Спрашивают:

— Иван Георгиевич у себя?..

Старые его товарищи, те, кто на «ты» с ним, считают Ивана Георгиевича человеком по натуре скорее замкнутым, чем общительным. Как же так? Десятки людей каждый день. Те, кто нуждается в его помощи или совете, те, к совету и помощи которых прибегает он сам. Прежде чем прийти к какому-либо решению, он собирает чужие мнения старательно, как пчела.

Но что правда, то правда: беседовать предпочитает с глазу на глаз, нет для него ничего хуже многолюдных (и многочасовых) заседаний с громоздкими прениями.

Старые товарищи не ошибаются…

Когда разговариваешь с Петровским, ощущаешь явственно, почти видишь: непрерывно идет в нем какая-то скрытая внутренняя работа, словно жернова перемалывают добытую информацию, словно сита сортируют ее, как руду. И вот предел. Необходимо осмыслить виденное и слышанное. Попросту побыть одному.

Встречаясь каждый день со множеством людей, живя для людей, он не может находиться постоянно на людях.

Раз в неделю он приезжает в университет позже обычного.

— С утра пройдусь по магазинам, — предупредит накануне.

Маршрут поездок за долгие годы устоялся, но хранится в секрете — в уединенности их главная прелесть. Сам он называет это «пастись». Пастись по книгам.

Увлечение давнишнее, еще с Сергеем Ивановичем Вавиловым вместе «паслись». Однако и старые знакомцы-букинисты порою не знают, чем привлечь его: редкие издания, редкие переплеты оставляют его равнодушным, он загорается, лишь перелистав книгу. И никак заранее не угадаешь, о чем она будет, эта интересная ему книга, которую он выберет из десятка других, но, уж выбрав, прочитает от корки до корки и, возможно, еще не раз к ней вернется. Книга для него — не просто развлечение и зачастую больше, чем очередной собеседник.

Однажды по случаю Иван Георгиевич приобрел у знакомого инженера один из последних пейзажей любимого своего художника Нестерова, мягкий, лиричный и в то же время раздумчивый. Инженер, в свое время купивший картину у самого автора, вспомнил, как старый художник советовал ему не спешить с покупкой, подумать.

— Вам с этой картиной жить, — сказал Нестеров инженеру.

Петровский выбирает себе книгу придирчиво, как друга. Но поле выбора, или, если следовать его собственному выражению, — поле, где он «пасется» — почти безгранично.

Достаточно познакомиться хотя бы с заказами на книги, которые Иван Георгиевич постоянно делает, пользуясь «Книжной летописью» — перечнем всех выходящих в свет новых изданий.

«Природа магнетизма» и Эдуард Багрицкий, «Строение вещества» и «Композитор Ян Сибелиус», «Основы наследственности» и «Хрестоматия по истории Древней Греции» — наугад взятый список, не считая, разумеется, книг по математике.

А ведь он не раз повторял публично: знание лишь тогда приносит плоды, когда им пользуются. «Инструмент портится, если не работает, или, в лучшем случае, остается бесполезным балластом»…

Не ищите противоречия в этом.

Декан факультета психологии — факультета, в создании которого горячо участвовал ректор, — как-то во время деловой беседы услышал от Ивана Георгиевича неожиданный вопрос: что он знает об этологии. Владения этой науки о поведении животных лежат на границах психологии с биологией. В ту пору, когда происходил разговор, этология не развивалась у нас. «Оказалось, — вспоминает профессор А. Н. Леонтьев, — он (Петровский) прочитал одну из работ Лоренца, сильно его заинтересовавшую. „Может быть, у нас в МГУ нужно было бы иметь это направление?” — сказал он…»