Семирамида

Учительница показала наш мозг и мозжечок со всеми их частями, глаз, ухо, грудную полость, легкие, сердце, желудок, кишки, печень, мочевой пузырь, матку, половые органы мужские и женские (но только замужним дамам), мускулы, вены, артерии и прочее. Нет ни одного иностранца, проехавшего через Париж, который бы не посетил нашей учительницы и не полюбовался бы ее моделями.

Как бы то ни было, я не поколебался бы ввести уроки анатомии в курс последнего, перед выпуском, года для девиц из хороших семейств. Уроки анатомии должна давать женщина, так как девицы не должны отвыкать краснеть перед мужчинами — это их красит.

И вот тогда ваши взрослые девицы узнают, что им думать об ухаживаниях мужчины, тогда к ним можно будет держать такую речь: «Если за вами ухаживают, сударыня, если вам льстят, указывая на ваши прел$сти и таланты, если на вас нежно смотрят и уверяют, что любят вас до сумасшествия, то знаете ли вы, что хотят сказать этим? Вот что:

— Если вы, сударыня, найдете приятным забыть ради меня стыд и совесть, пожертвовать мне вашей невинностью и репутацией, обесчестить себя в чужих глазах и в своих собственных, заменить имя честной девушки прозвищем куртизанки и погибшего создания, отказаться от всякого общества, краснеть всю остальную жизнь, убить ваших батюшку и матушку и позабавить меня в течение четверти часа, то я вам буду очень благодарен.

Ваше императорское величество совершенно справедливо думаете, что девушкам неприлично слушать лекции анатомии, читаемые мужчиной. В силу этого, я постараюсь упросить мадемуазель Бихерон приехать в Петербург со своими анатомическими моделями, которые отличаются большой прочностью и вовсе не ломки. Если их держать в порядке, то и через десять лет они будут так же свежи, как теперь…[16].

С двух до пяти часов пополудни было его время. Она с улыбкою, внимательно слушала этого человека. Но что же он говорит?..

Все то очень рассудительно и полезно для благородных девиц в сделанном ею Смольном институте. И анатомия первейшая для них наука: это на своем организме испытала. Только получается у него, что девица лишь некоторое инертное и страдательное существо, так что сама и желания того не имеет — идти и пылать навстречу мужчине. Вовсе это не так.

Впрочем, все она знала заранее, еще и не видя его. Восхищение и разочарование сразу происходило уже от его искрометных и глубоких сочинений. А когда явился ей как некий легкий кузнечик и мощный Вулкан в едином образе, то оба чувства убедительно завладели ею. В том противоречии содержалась закономерность…

Первые пять минут тончайшей галльской галантности, на каковую способен был лишь сын ножовщика, испарились и без всякого переходу сменились чудовищной простотою, на которую и анжуйские герцоги бы не потянули. Он бил ее по плечу, стучал по колену, мливался смехом над только что пришедшей к нему и еще не высказанной мыслью. На второй день он сдернул парик с головы, чтобы сравнила его с отлитым бюстом. То был длинный и покатый череп с редкими волосами на макушке.

В первом знакомстве она объявила ему, что как раз в эти часы всегда найдет ее в кабинете, так уже на другой день пришел лишь в половине четвертого. Иной же раз появлялся раньше времени и заглядывал к ней из-за спины гвардейцев, когда сидела с государственным советом. Часы у него имелись — большие, серебряные, да просто не заглядывал в них. Совсем неожиданно для нее обрадовался, что к корреспондентству в Петербургской академии художеств, где заочно состоял еще с шестьдесят седьмого года, назначен был также членом Академии наук. Когда передала ему про то назначение, то вскочил и прямо у нее на ее столе написал туда благодарственное письмо: «Мне было бы весьма лестно заслужить чем-нибудь честь считаться собратом Эйлеров, но в жизни приходится получать так много незаслуженных милостей, что одна лишняя уже не в счет. Вот мой титул: Дионисий Дидро, член Берлинской академии и Петербургской академии художеств».

Уже на второй день их постоянного собеседования она велела незаметно повернуть стол, чтобы быть недосягаемой для летающих рук и острых колен автора великой энциклопедии…

Самые первые и дорогие четыре часа из дня у нее занимали занятия литературные и исторические: два часа одни и два часа вторые. Гостя-философа просила фиксировать для нее их беседы, и вот что по первому поводу там было написано: «Нужно, чтобы у монарха был в одном рукаве — священник, а в другом — писатель, преимущественно драматической поэт. Кто помнит хоть одно слово из философских записок Вольтера? Никто! А тирады из «Заиры», «Альзира», «Магомета» у всех на устах от мала до велика. Проповедей никто не читает, а хорошую комедию или трагедию перечитывают по десяти — двадцати раз даже люди малообразованные.

Если ваше величество поговорите разок-другой с вашим Сумароковым, весьма посредственным поэтом, да зададите ему тему для будущей поэмы, так сделаете из него, может быть, человека. Ваша милость пробудит в нем гения, проповедника ваших мнений…