Семирамида

Важнее для назначенного ей дела крещение Руси, так как здесь находится ему правовое и нравственное основание. А потому с подробностями из летописи списано, как все происходило. Сперва болгары, что у Волги, прислали послов с искусом Магометова закона. Князь святой Владимир ответил: «Ваше учение в странах сих весьма неудобно». Потом римские послы говорили ему по-латински о своей вере, на что сказал: «Идите вспять, отцы наши не приняли сего». За этими пришли ко Владимиру жиды-козары, живущие постоянно в Киеве, и начали сказывать про свой закон. «Где есть земля ваша?» — спросил князь, а они ответствовали: «Во Иерусалиме». И рек Владимир: «Тамо обитаете?» Они же отвечали: «Разгневался Бог на отцы наши и расточи нас по странам грех ради наших». Владимир же выслал их, с гневом молвивши: «Как вы иных закону вашему хотите учить, его же не сохраня сами!» А тогда приехал от царя греческого философ Кир, который и убедил князя в православной вере, связав на будущее Русь с греками…

Посему не прихоть — ее исторические занятия. И когда первого внука назвала Александром, а второго Константином, во всем следовала предназначению этого народа и державы. Через неудачного отца суждено им перескочить к великой цели, а для того полностью отторгла их от него, и все лучшее, что есть в Европе, призвала к их совершенствованию. По тому же проекту, что исполнила двадцать пять лет, с австрийским императором опять приготовилась встретиться в этом путешествии…

Движение великих планет, которое видела с непреодолимой ясностью, составляло закономерность. Рим был только один и разделился по некоторому древнему роковому меридиану. «Второй райх», что лицетворит ныне собой в виде австрийской короны Священная Римская империя, лишь половина единого целого. Другая половина, знаменуя собою тот же второй Рим, была у греков, по состоялось вмешательство чужеродного тела, нарушившего с турками необходимое равновесие. Посему, сообразно с историческими законами, явился здесь третий Рим. В лице старшего ее внука будет он доминировать в мировом небосклоне, и Александрово соединение с Востоком станет ему путеводною нитью. Константиново наследство в этом случае составит лишь часть великого целого, и для того второго внука с первых слов учила греческому языку, пище и навыкам. В то наследство, помимо самой Греции со Святою землей, должны номинально вступить еще Валахия с Молдавией в виде древней Дакии и близкие славяне.

А императору Австрийскому, наследующему другую половину Рима, предоставлено будет все к западу от того меридиана, а именно подлежащий ему Рим, Белград и взятые от Венеции славяне. Венеции же в компенсацию отданы будут побережье и острова, оставшиеся от гурок. Соответственно императоры станут курировать и свои церкви, стабилизуя общий мир. Тут, конечно, закипит все в Европе, противодействуя этому, да только что смогут сделать противу двух мировых империй. Впрочем, французам возможно из того предложить Египет…

Все идет, каково следует. В санях приехала в Киев, где в святорусских древних местах дожидается весны и тронется в Тавриду. Досадно лишь, что великий князь Константин приболел сыпью, и обоих внуков оставила дома с тем, чтобы к лету встретили ее уже в Москве. Отца их, злобствующего противника «греческого проекта», поэтому и не брала с собою. Тот уже вовсе на Пруссию молится, подобно всякому прирожденному голштинцу. А вместо великого короля Фридриха на престоле там с прошлого году вполне соответствующий тому голштинскому идеалу Фридрих-Вильгельм, чей глазомер дальше кончика сапога не распространяется. Еще и франмасонство будто бы их роднит…

Вспомнила вдруг, как приехала в сенат в первый раз после объявления ее императрицей. О том самом и пошла сначала речь. Петра Великого карты были куда-то заброшены, так дала пять рублей и послала курьера в академию, чтобы купил карту Российской империи и с соседями…

Провести вечер для себя, как сегодня, разрешала себе не часто. Ужинали без чужих, втроем: напротив князь Григорий Александрович Потемкин и по левую руку при ней юный «l'habit rouge» — «Красный Кафтан». Таково с первого дня прозвала своего пылкого и любезного адъютанта Мамонова.

Но глубокая скорбь не уходила. Она пряталась в тайниках сердца и вдруг обозначалась неожиданными слезами. Лишь двадцать шесть лет было ему, кого потеряла два года назад. Лежал в гробе совсем такой, как писала о нем последнему оставшемуся в живых другу-энциклопедисту Гримму: «Если бы вы видели, как генерал Ланской вскакивает и хвастает при получении ваших писем, как он смеется и радуется при чтении! Он всегда огонь и пламя, а тут весь становится душа, и она искрится у него из глаз. О, этот генерал существо превосходнейшее. У него много сходного с Александром. Этим людям всегда хочется до всего коснуться…»