Семнадцать каменных ангелов

Фортунато спихнул с себя тело Доминго и попытался сесть, но тут же петля натянулась и стала его душить, и ему стало страшно. Пока он мучился, стаскивая с себя петлю, все вокруг медленно поворачивалось, и старого Фортунато больше не осталось, его место заняла новая, лучшая версия Фортунато. Он посмотрел на двадцать пятый калибр и понял, что в нем больше нет патронов. Быстро обтерев пистолет о замазанный кровью пиджак Доминго, он оставил его на полу. Не обращая внимания на раздиравшую живот боль, он поднялся на ноги и попытался навести некое подобие порядка на месте побоища, где только что грохотала пальба и метался луч электрического фонаря.

Слабо светил, отражаясь от стены, луч откатившегося к середине помещения фонаря. Тихо постанывал Сантамарина, от дверей доносилось неясное шевеление. Доминго лежал без движения, темная мрачная тень на сером полу. Убить меня, сукин ты сын? Ну и как, снова скажешь, что Фортунато глуп? Он пнул его ногой в бок, потом увидел револьвер Сантамарины, валяющийся метрах в полутора от Доминго. Он поднял его, это был «Магнум-375» с тремя патронами, оставшимися в барабане. Сантамарина стонал, скорчившись в позе эмбриона и прижимая руки к груди. Убить меня? Проклятый палач! Так кто теперь хозяин жизни и смерти? Фортунато наклонился и направил «магнум» в голову Сантамарины. Револьвер вдребезги разнес череп, и Фортунато двинулся в сторону неясно обозначавшейся двери. Третий человек катался по земле и стонал. Удачный выстрел на расстоянии – маленькая пуля двадцать пятого калибра попала ему в горло. Коллега Сантамарины по их встрече три недели назад в «Ла Глории». Фортунато приложил дуло «магнума» к его сердцу и нажал на спусковой крючок. Страшный звук выстрела прозвучал для него, как увертюра симфонии. Тело охранника дернулось и затихло. Теперь повесь меня, подонок! Из кобуры убитого высовывалась рукоятка знакомого браунинга, и Фортунато забрал свой пистолет назад. Подобрав фонарь, он с чувством удовлетворения оглядел троих убитых. Петля, которую они приготовили для него, набухала кровью из их собственных вен. Теперь все улеглось. Хорошая работа, а, Доминго? Он разыскал у Доминго ключ от наручников и быстро снял их. «Привет Васкесу». Как бы в ответ Доминго шевельнулся, Фортунато направил браунинг в его голову и выстрелом раздробил ему череп. Он услышал, как сам дружеским тоном проговорил:

– Я оказал тебе услугу, boludo.

При виде картины кровавой бойни всплыло неизъяснимое ощущение беспокойства, и аналитическая часть его мозга сделала первые слабые попытки расставить все по местам. Заверещала рация Сантамарины, искаженный статическими перебивами чуть слышный голос: «Qu'e pasa, Abel?»[105] Он заставил себя вернуться обратно. Четвертый человек, наблюдатель, забеспокоился, услышав выстрелы. Он подойдет и будет осторожно осматриваться.

Фортунато выключил фонарь и сунул его в карман. Конечно, можно было бы убежать. Так было бы всего надежнее. Надежность, осторожность – все это казалось ему теперь пустяками, такими далекими от значимых составляющих мира. Какое-то время тому назад вселенная потеряла равновесие, и старыми методами его не восстановишь. Теперь он снова Фортунато. Ему нужно довести до конца начатую работу.

В дыру между стеной и потолком проникал гранитного цвета отсвет, позволявший с большим трудом разглядеть расплывчатые контуры раскиданных по полу тел. Оставленный на стреме подойдет к закрытой двери с настороженностью и боязнью, с пистолетом на изготовку. Он будет гадать, что там такое пошло не так и кто попал под пули, он может додуматься, что последние выстрелы были контрольными. Чего ему не придет в голову, так это того, что единственным оставшимся в живых был Фортунато. Он не шевелясь стоял у закрытой двери, наставив свой девятимиллиметровый пистолет в находившийся перед ним лист железа. Он слышал шаги по листьям, заполнившим сточную канаву, видел луч фонаря, скользящий по щелям разваливающихся стен будки. Человек подходил совсем близко и тихо звал:

– Абель! Абель!

Голос умолк, и Фортунато услышал, как шаги переступили дорожный бордюр и заскрипели на подходе к двери. Теперь от Фортунато его отделяли полтора метра расстояния и тонкий лист жести. Тонкая полоска света вокруг входа стала медленно расширяться.

Фортунато выстрелил через стену, три раза, с равными промежутками между выстрелами, и сразу отступил к двери. Человек повернулся и стал лихорадочно палить в стену, и, пока он не успел сообразить, откуда грозит опасность, Фортунато выстрелил еще раз, и тот, завертевшись, растянулся на мостовой. Комиссар еще раз выстрелил ему в грудь, потом вогнал пулю в голову. И смотрел, как он содрогается в конвульсиях, как рыба, получившая по голове удар дубинки. La concha de tu madre.[106]