Семнадцать мгновений Москвы

Кино я только-только начал смотреть и бросил, ушел. Этот текст скучнее контекста. Что я, у себя дома Николаса Кейджа не посмотрю, что ли? Захотелось в гостиницу, к родимой советской глобализации, которая подарила под Новый год любовь доктору Жене Лукашину и которая так мила в столице любому провинциалу. Окна строчками, двери шеренгами, кнопочки лифта колонкой, ковровая дорожка от заката до рассвета. Но в номере захрустела под ногой отклеившаяся плитка на полу в ванной, брякнула раковина, привинченная на один болт вместо двух, да и за кипяточком для кофе надо бежать к портье, как в Гражданскую войну с поездов бегали на вокзалы, – и стало так же скучно, как в голливудском триллере.

Короче говоря, я так и не решил, чего предпочесть: суконную простоту, ясную до гольной конструкции, или же кукольный перформанс, атлантика и кариатидочку, растянувших кумачовый транспарант: «Искусство существует сверх необходимости!»? Кому – как. Это я и о выборе, и об искусстве.

У ДВЕРЕЙ КЛУБА «СТОУН»

Если уж речь зашла о высоком искусстве, хочется вспомнить свою попытку попасть на вечеринку, посвященную 5-летию MTV. Меня снабдили глянцевым пригласительным билетом, на котором с глуповатой фамильярностью было написано, что он – «только на одного хомо сапиенс». Я наивно посчитал, что с таким билетом меня не только на вечеринку, а прямо в рай без покаяния пустят.

Было уже темно, когда я появился на Кузнецком Мосту, где подсвеченными аквариумами светились дорогие бутики. Кстати, крапал дождь, и вообще было холодно. В маленьком дворике у какого-то совсем не парадного входа в клуб «Стоун» стояла небольшая толпа. Железные двери клуба были сомкнуты, а у каждого человека из толпы имелся такой же, как и у меня, билет.

Я потерся у дверей, послушал разговоры и понял, что клуб переполнен, поэтому охранники запускают только примерно по три человека каждые пять минут. Интересно, откуда для них образуется свободное пространство? Трамбуют там, что ли, уже вошедших? («Убивают,» - добродушно пояснили мне потом.)

В своей жизни я успел застать изрядный ломоть советского быта, к тому же в памяти ничуть не потускнели картины эпохи талонов и пустых прилавков – так что я знаю, что такое очередь. И тутошнюю очередь, окинув взглядом, я сразу оценил. Построил в уме график, долженствующий указать мне примерное время моего проникновения в сии сказочные чертоги. График уходил, в общем, в бесконечность. Стоять и ждать было бесполезно. И я бы ушел – но толпа, черт ее дери, стояла и ждала, ничуть не теряя оптимизма. А люди в толпе не выглядели фанатами, способными залезть по отвесной стене на пятнадцатый этаж, чтобы увидеть, как Филипп Киркоров выходит из лифта в тапочках.

Здравый смысл утверждал, что согласно воображенным мною абциссам и ординатам, присутствующие попадут в клуб «Стоун» только к юбилею первой русской революции. А в толпе легкомысленно смеялись девушки с такими кольцами в ушах, что не хватало только попугаев, и никто не писал на ладонях шариковой ручкой номера, и никто не орал: «Кто последний? Вас тут не стояло, когда я занимал!». Даже въезжали какие-то бесшумные машины и не сигналили, а тихо пыхали фарами, протискиваясь сквозь народ.

Самое удивительное для меня оказалось в том, что каждый ожидающий здесь был эдакой псевдоподией компании, что сидела где-нибудь неподалеку в кафе. Подходило время – совершался звонок по мобиле – и компания поспевала точно к открытию дверей клуба для новой порции посетителей. У себя дома я такого не встречал. Не то, чтобы не было кафе или телефонов. Но как-то не принято в провинции смешивать смыслы. Ждешь – сиди на скамейке на перроне. Хочешь пить кофе – иди в кафе. Но ждать в кафе – это как пить кофе на перроне. Так не делается. Время не подлежит улучшению, потому что, так сказать, времена не выбирают. Время – это что-то сакральное.

 А здесь время подлежало улучшению очень даже легко. У входа под дождем время было плохое; в кафе – получше; в клубе – совсем хорошее. Качество времени измерялось количеством потребления. Количество потребления сокращало продолжительность времени. В идеале время становилось как бы несуществующим, прозрачным, как вода. Вода течет туда, где глубже – с пятачка у подворотни в кафе, из кафе в клуб. А я не умею так манипулировать временем, направляя его ток, сокращая или растягивая. Я время воспринимаю линейно. Измеряю его огромным деревянным циркулем, как столыпинский землемер. И с этим циркулем не пролезаю в тесные закоулки Москвы. Будто кованый сундук не могу втиснуть в секцию автоматической камеры хранения.