Семнадцать мгновений Вейдера

Он шёл к ней быстрым шагом – высокая стройная фигура, казавшаяся в тёмном плаще джедая ещё выше. Эта война… она всех нас сделала старше, заставив отбросить идеалистические порывы первой молодости и трезво взглянуть на мир. Порой Падме казалось, что Энекин старше и гораздо опытней её самой. Он так возмужал за эти два года. Стал настоящим мужчиной, вдумчивым, собранным, всегда готовым к решительным действиям. Верховный канцлер хвалил его. Порой прилюдно. И при этом смотрел на сенатора Наберрие. От этого доброго отеческого взгляда молодой женщине становилось не по себе.

Падме остановилась, прижав руки к груди. Поднялся ветерок, принеся с собой брызги внезапно набежавшей волны – и она не стала вытирать мокрое лицо… не хотела, чтобы Энекин видел её слёзы. Раньше она не знала, что от радости можно плакать. Оказалось – можно. От внезапно схлынувшего напряжения, от ушедшего страха за жизнь самого дорогого человека во Вселенной, оттого что вот он идёт по кромке воды – её Эни, её рыцарь, её жизнь…

Это был сон… сон-воспоминание… Энекин подхватил её на руки легко, словно пушинку и закружил вокруг себя. Теперь уже Падме, запрокинув голову, смеялась от радости. От того, что небо вдруг поменялось местами с озером и уже нельзя ничего разобрать в этом зеркальном вращающемся калейдоскопе. От того, что ветер разогнал тучи, и теперь весь Озёрный край плещется в потоке солнечных лучей. От того, что песок такой тёплый и в нём можно вываляться с головы до ног, не заботясь о растрепавшихся косах и испачканных коленях.

«Я люблю тебя… – Я знаю…»

Эти нежданно свалившиеся на них дни были самыми счастливыми днями в жизни Падме. На Корускант они вернулись порознь, а через некоторое время Падме поняла, что готовится стать матерью.

До времени скрывать беременность было не трудно, и она с успехом справлялась с этой задачей, не прекращая своей сенаторской деятельности. Но, когда Падме на каждом шагу стала наталкиваться на многозначительные взгляды приближённых лиц, а Энекин, шутя, пригрозил ей принудительной погрузкой на первый же корабль, идущий в систему Набу, она с зубовным скрежетом собрала чемоданы и, передав текущие дела лопоухому Бинксу, две недели назад покинула Столицу. А вчера вечером прилетел Эни. Как всегда абсолютно неожиданно. Стараясь держаться к жене левой стороной лица – возле правого глаза Падме обнаружила свежий шрам и, всё время пытаясь развернуть Скайуокера лицом к свету, с истинно сенаторской напористостью учинила мужу самый натуральный допрос с пристрастием. В ответ на её расспросы Энекин рассказал о том, что, похоже, война скоро кончится, что Орден в полном дер… прости пожалуйста, упадке… потом по обыкновению перевёл всё в шутку. А ссадина? Пустяки, можно не обращать внимания. Утром… утром Энекину надлежало лететь дальше. Он и так нарушал приказ, но пролетать мимо Набу и не повидаться с женой…

* * * * *

Когда Падме проснулась опять, только-только начинало светать. Энекин уже затягивал широкий форменный пояс, стоя у окна.

Эни…

Да, любимая…

Падме села на постели, держась за поясницу. Скайуокер подошёл к ней и, опустившись на колени, взял её руки в свои. Какие же у неё маленькие руки! Даже страшно. Не то, что его. Затянутая в чёрную перчатку правая… «Прости, ангел мой – эти руки уже давно привыкли убивать. Прости, если сможешь… Я знаю, ты поймёшь меня… что бы ни случилось…»

Падме…

Какие у неё мягкие губы. Она вся будто соткана из Света. Человеку, живущему под крылом Властелина Тьмы, это видно в сто раз ясней и … больней. «Любимая, я сделаю всё, чтобы отвести беду от тебя и от наших детей».

Мне пора… Береги себя.

Эни…

Она даже нашла в себе силы встать и, кутаясь в шаль, проводить мужа до истребителя. Падме казалось, что её ноги сделаны из ваты, а сама она находится где-то далеко отсюда, наблюдая за происходящим как бы со стороны. Но почему так болит сердце? Почему так дрожат руки у Энекина? Он скрывает это, но она же видит. «Энекин, Эни, жизнь моя… я… я не смогу жить без тебя…» Вот он обнял её в последний раз. «Эни, Эни, я не хочу…не хочу, чтобы этот поцелуй прекращался…я не хочу терять тебя…Эни!» Похоже, этот мысленный крик он услышал.

Энекин разжал объятия. «Падме… что происходит, Падме? Что-то не так…» Секунда – забраться в истребитель. Ещё секунда – задвинуть колпак кокпита. И долгое-долгое мгновение смотреть сквозь стекло в её глаза. Такие большие, такие тёмные, наполненные слезами… «Прости меня, Падме и … прощай» Последняя мысль напугала Скайуокера, заставив задержать дыхание и некоторое время слушать лишь удары собственного сердца в звенящей тиши кабины.