Семнадцать мгновений весны (сборник)

К Розенборо и Шепарду не прислушались, людям из отдела планирования было рекомендовано «не суетиться под клиентом»: задуманное Донованом следует осуществить – и точка.

Де Голлю было запрещено сообщать о дате предстоящей высадки союзников на севере Африки.

Офицерам ОСС предложили воздержаться от дальнейших контактов с его людьми.

Генерала Жиро тайно везли из Франции на север Африки; тем не менее его высадили из подводной лодки в Гибралтаре лишь на следующий день после того, как англо-американцы высадились в Африке.

Жиро торжественно приветствовали командующий экспедиционной армией союзников Эйзенхауэр и майор ОСС Леон Достер.

Однако Жиро ошеломил Эйзенхауэра требованием немедленной высадки союзников на юге Франции и передачи верховного командования ему, новому лидеру.

Тогда-то Мэрфи встретился в Алжире с петеновским верховным комиссаром Дарланом и предложил сделку: он, пронацист, предатель Франции, черный антисемит и гитлеровский симпатик, объявляет перемирие с высадившимися англо-американскими войсками и, пользуясь поддержкой ОСС, провозглашает себя диктатором севера Африки.

Анри д’Астье де ля Вижери, брат Эммануэля, подпольщика, связанного с левыми в оккупированной Франции, был начальником секретной полиции у Дарлана. Кагуляр – но не фашист по убеждениям, а роялист, он начал готовить заговор против Дарлана.

Молодой монархист Фернан Бонье де ля Шапель убил Дарлана; через двадцать восемь часов он был расстрелян; просьбу о помиловании отменил генерал Анри Жиро.

На следующий день Жиро назначил одного из самых реакционных петеновских генералов на пост главы чрезвычайного трибунала по расследованию обстоятельств убийства Дарлана.

А после этого санкции обрушились на голлистов с сокрушающей силой.

Все те, кто поддерживал генерала де Голля и его «Свободную Францию», были схвачены и отправлены в концентрационные лагеря на юг Алжира, в пустыню.

…Так, перешагнув через трупы многих политических деятелей, офицеры де Голля шли к своему могуществу.

Ступени, по которым ОСС шагала к могуществу, были сложены из трупов политических деятелей.

– Ребята, – повторял Донован, – все можно, абсолютно все, если только это действительно на пользу Америке…

На «пользу Америке», тем ее корпорациям, которые мечтали о владычестве в послевоенной Германии, был Гиммлер с его аппаратом подавления, поэтому Центр весьма внимательно наблюдал за каждым шагом Донована и его головного отряда в Берне. Исаев поэтому и должен был оказаться той лакмусовой бумажкой, которая быстрее всего могла прореагировать на происходящее и передать сигнал тревоги из Берлина.

...

…«Берлин . ЮСТАСУ . Срочно сообщите о судьбе обергруппенфюрера СС Карла Вольфа. По нашим сведениям, он вернулся в Северную Италию. Так ли это? ЦЕНТР ».

Последняя игра

После того как Мюллер уверился в том, что Штирлиц связан с Москвою, он до конца понял, как ему следует поступать, ибо его план работы против Кремля состоял из нескольких фаз, впрямую друг с другом не связанных, но тем не менее подчиненных единому генеральному замыслу.

Поэтому, встретив Штирлица, он сказал:

– Дружище, подите-ка к себе и переоденьтесь. У вас в шкафу есть вечерний костюм, не так ли?

– Ваши люди даже подкладку пороли, смотрели, не держу ли я чего-либо в ватных плечиках, – ответил Штирлиц. – Предупредите, чтобы зашивали теми же нитками, я зоркий, группенфюрер, привык замечать мелочи.

– Распустились, – вздохнул Мюллер. – Накажу. Я ведь их лично инструктировал по поводу ниток.

– И что мы станем делать в вечерних костюмах?

– Слушать музыку, – ответил Мюллер. – Рейхсминистр военной экономики доктор Шпеер дал указание, чтобы электростанция снабжала светом зал филармонии; он благоволит музыкальному директору Герхарду фон Вестерману, даже с Геббельсом поссорился: тот приказал всех оркестрантов забрать в «фольксштурм», а Шпеер любит музыку. Сегодня дают концерт этого самого… боже, вылетело имя… ну, глухой старик…

– Бетховен, – сказал Штирлиц, тяжело посмотрев на Мюллера. – Он умер, когда был почти одного возраста с вами, вы же себя стариком не называете…

– Не обижайтесь, Штирлиц, это сентиментализм, а он мешает нашей работе…

– Вечерний костюм я одену, но без пальто мы в филармонии окочуримся, группенфюрер…

– Откуда знаете?

– Я бываю там два раза в месяц, забыли?

– Не считайте, что я постоянно держу для вас личную охрану, Штирлиц. За вами смотрят только тогда и лишь там, где это целесообразно.

…Мюллер сдал свое пальто в гардероб, где у вешалок стояли инвалиды, только-только выписавшиеся из госпиталей; те древние старики в черных униформах с золотыми галунами, к которым так привыкли берлинцы, поумирали от голода и холода; инвалиды работали неумело, роняли номерки, кряхтя и морщась от боли, поднимали их, бормоча под нос ругательства; впрочем, разделось всего человек тридцать, да и те – заметил Штирлиц – пришли на концерт, поддев под пиджаки и фраки меховые курточки.