Семнадцать о Семнадцатом

Дверь была выломана, квартира пуста. Василий метался по комнатам. Не было никого, ничего. Ванна стояла, наполовину заполненная холодной грязной водой. Кровать унесли или на дрова порубили. Но в завалившейся набок тумбе Василий нашел свое исподнее, так и не постиранное, да еще и порванное, потому никто не позарился. Василий потянул лохмотья и выпало письмо. Письмо было адресовано ему.

«Милый Гринев! Я думаю, ты будешь искать меня здесь. И, может, найдешь это послание. Со мною все хорошо. Я отправлена по делу революции. Время поднимает нас с мест, как смерч, вырывающий с корнем деревья. Я тебя помню и не забуду. Если есть такая судьба, то мы с тобою еще встретимся на перепутьях великого дела, которое нам всем предстоит совершить. Твоя Вета».

Из Петрограда до Ростова добирались две недели. Ехали поездами. Составы отменялись, задерживались, переформировывались. На вокзалах царил хаос. Вся Россия снялась, завязалась в узлы и тронулась с места, и умом тоже. Особенно много было солдат. Разрозненно и целыми частями оставляли фронт и ехали в тыл. Сдвинутые солдатами прочие люди тоже решили куда-нибудь ехать. Так гунны согнали с насиженных мест готов, а готы зачали давить на остальных германцев, и понеслось великое переселение народов, слизнувшее Рим, как сель в горах слизывает пастушеский юрт.

В губерниях порядку было чуть больше, чем в Петрограде. Сохранялись управы и полиция и все, приличное ходу вещей. И не было нехватки в насущном. На время стало даже больше продовольствия и прочих товаров. Ведь заготовленное для фронта на фронт вовремя отправлено не было. И вывалено было на рынки теми, кто должен был поставить войскам, или теми, кто у них отобрал или реквизировал. Реквизиция – такое было тогда главное слово. Грабили все. Когда прибывала на вокзал часть с фронта целым составом, с оружием, амуницией и прочим складом запасов, то какие-то отряды с мандатами отнимали все. Кому отнимали, куда везли – ничего было не разобрать. Но солдаты не очень сопротивлялись. Даже когда реквизиции проводили горцы из Дикой дивизии, что не утруждали себя составлением документов.

В Ростове купил себе казак хорошую пегую кобылу по сходной цене. Кобыла была тоже из реквизированных. В станицу приехал верхом, красивый. Во дворе встречали жена, отец с матерью, веселились, плакали. Жене в хате отдал сверток с золотом. Она раскрыла, а там кольца, цепи, серьги.

– Ох! Как же я это все на себя надену?

– Дура ты. Зачем надевать? Сбереги где посекретней. Меняй на деньги, которые деньгами будут. Да не зараз, а понемногу. И в городе, у разных менял. И каждый раз будто последнее принесла. Мало ли какие ждут времена.

– А что я? Что я? А ты-то куда денешься?

– Да никуда, тута я пока, тута останусь. Пока.

– Где же ты набрал такого добра, Василий? Не душегубством ли?

– Не вой. Хорошо взял, трофеями. У немцев.

Если по правде, то золото было не трофейным. От немцев больше отступать приходилось. Золото было, если так сказать, реквизировано. Когда Гринев с хорунжим ехали в Петроград, состав сделал большую стоянку в одном малороссийском городе. Казаки пошли гулять. Да и набрели на ювелирную лавку, которую держал еврей. Ну и что же? Повалили, избили приказчиков, взяли жида за бороду, все, что нашли, забрали и поделили поровну. Хорошо получилось. Спрашивая, чтобы выдал еще, хорунжий бил хозяина лавки ногами. Гринев смутился: что же мы так с человеком? Хорунжий сказал: разве это человек? Это жид.

Гринев потом думал, что казаку нужен царь. Когда нет царя, то и закона нет. Если, например, мужик, то у него есть страх Божий. А у казака нет. Для казака страх Божий только в царе, а без царя казак сразу первый вор и злодей. Поэтому, когда победили в Петрограде Советы и вести докатились до казачьих станиц, Гринев обрадовался. Советы – это была настоящая власть. А что Ленин будет новый российский царь, казак в этом даже и не сомневался. Временное правительство было все не то, какой-то бордель с проститутками, а не власть. Советы – это серьезно.

Отец тоже одобрительно говорил о большевиках. Гриневы были середняки. Не беднота, не какие-нибудь иногородние, а настоящие казаки, но не богатые. Отца, когда был молодой, заедала казачья старшина, не давала ходу вверх или в сторону. Отец думал: должно прийти такое время, когда все поменяется наоборот. Оно и пришло. Советы скоро установились и на казачьей земле. Вышел бунтом Каледин, донской атаман, но смяли Каледина. И в конце января 1918 года атаман кончил себя выстрелом в сердце. Но война не закончилась. Война только начиналась. Давили с запада немцы, которые и не думали идти домой, не закончив войну победой. Поднялись противники советской власти со всех сторон. И советская власть тоже поднимала себя, как дрожжи поднимают себя в кастрюле, поставленной на скамью у печи. Росла армия Советов.