Семнадцать о Семнадцатом

Пусть это будет моей последней встречей с прессой. Я все равно болтать с журналистами не люблю, а тебе в карьере поможет. Миллионер, долгожитель, сумасброд, да еще и русский. Ты когда-нибудь была в России? И слава богу. Хотя сейчас там, говорят, все иначе стало, огни реклам и ресторанов в больших городах, фильмы ваши по всем каналам крутят. Многие горюют по Советскому Союзу, значит, все равно несладко приходится.

Мне уже Родину не увидеть, да и не тянуло меня туда никогда. Хотя раньше снилось – гранитные набережные, купола соборов, толстые селезни в темной воде, белоснежные мраморные статуи в саду. Мы с милой моей часто гуляли, и шарф колол мне горло, но она все равно заматывала его на мне так, будто с прогулки мы возвращаться не собирались. Я видел во снах вечно серое небо своего родного города, а потом начинался дождь, он капал и капал мне на лицо, и когда я просыпался, мои щеки были мокрыми. Может, люди во снах и вправду путешествуют во времени и пространстве, а?

Мое путешествие в страну Снов не за горами. Поэтому я буду говорить о том, что важно для меня, а не для вашей газетки. И не задавай мне вопросов, я этого не люблю. Кажется, с третьей женой, Лилиан, мы из-за этого и расстались – что, где, когда да почему. Так любого человека с ума свести можно. Или это была Элен, четвертая? Балерина, красотка, но мозгов – пффф… Сначала это забавляет, потом начинает бесить. До этого я никогда не доводил. Сейчас они наперебой рвутся сюда, ко мне в имение – хорошее слово, правда? – но слугам приказано их не пускать. У меня есть Мэй, ей всего двадцать три – невинная душа, мы познакомились с ней на Филиппинах лет восемь назад, и я забрал ее с собой в Австралию. Тогда я еще немного видел – и даже кое-что почувствовал, когда велел ей раздеться и делать, что я говорю. Конечно, это было эстетическое удовольствие – нежная, тонкая, маленькие грудки, такая покорная… Нищета там страшная, конечно. Что значит – редактор не пропустит? Я тебе про жизнь говорю, деточка. Будь у вашего редактора столько денег, сколько у меня, неизвестно, чем бы он занимался. Да и Мэй от меня ни на шаг. Заботливая девочка.

Это самые длинные мои отношения – на старости лет, так сказать, повезло. Все дело в языковом барьере. Когда я умру, то ей кое-что останется, она сможет выучить английский, французский, хоть хинди. Будет жить в этом доме или продаст его, если захочет – тут заблудиться можно, согласна? А пока мне нравится, что она ничего не понимает, кроме того, что ей понимать нужно. Завидной невестой будет, вот увидишь! Барские, конечно, замашки, куда от них.

Да, семья моя была небедной – у нас был большой дом в центре города, прислуга, предметы искусства, много книг. Маман устраивала вечера, папа́ служил офицером. А потом дела пошли на спад. Взрослые все чаще стали разговаривать негромко, тревожные интонации, заплаканные глаза маман, кухаркин бунт и необходимость искать новую хозяюшку, что готовила бы не хуже, – все это вносило в нашу размеренную жизнь сумятицу, беспокойство. Потом у взрослых в глазах появился страх…

Да, это было целый век назад – Великая Октябрьская революция, которая исковеркала жизнь моей семьи. Много написано и сказано о тех годах. Я не историк. Ну, дожил до ста с лишним лет, так моей заслуги в этом нет. Климат тут у нас хороший. Давай лучше расскажу тебе сказку, ты мне во внучки годишься. А ты потом расскажешь ее своим читателям.

Бесконечные войны сотрясали огромное государство с начала прошлого столетия, и правитель не смог удержать свой жестокий нищий народ в узде. Его называли «царь» или «император», ему верили, но он подписал отречение от престола, чем предал и себя, и тех, кто его любил. Это было незнамо где – город, в котором жила наша семья, назвали иначе, даже страны потом такой не осталось. Кстати, а ты тоже с короткой стрижкой ходишь? Ну, тут у нас жара. А там, где я родился, было зимой морозно и темно, летом прохладно, и солнца я почти не видел, как не вижу его и сейчас. Страшно быть беспомощным, как дитя!

Нина была моей гувернанткой. Несмотря на небольшой рост, ума и смелости ей было не занимать. Следов ее уже не разыскать, хотя я посвятил этому немало времени и сил. Сколько в той державе безымянных могил, да и кто тогда вел счет потерям? Но Нина, моя Нина, вытащила меня из этой топки, и чего ей это стоило, я могу только догадываться.

Знаешь, дорогая, семилетнему ребенку, потерявшему все – солдатиков, в которых я никогда больше не играл после, любимую комнату, которая была для меня целым миром, ласковую maman, вечно озабоченного чем-то papá, которого мы видели редко, вредную старшую сестру Леночку, что тиранила меня, пока не видела Нина, – во французской провинции у дальних родственников было несладко. Но я остался жив, а вся моя семья попала в мясорубку… Слушайте, ну у вас же не «желтое», а солидное издание. Почитайте документалистов. Я же не свидетель эпохи, так, небольшой очевидец.