Семнадцатая

Мне так жаль, Алена… Поймешь ли ты хоть что-то, если заговорить с тобой на моем языке? На языке бесконечного внутреннего диалога, в котором сам я, ты не поверишь, никакая не сторона, никакой не участник, а не более чем вынужденный свидетель? А, главное, чем поможет тебе такое понимание? Лично тебе? Потому что я (собственно, я) — пока не нуждаюсь в помощи. Мне не время еще помогать. Сначала нужно решить, а возможно и выбрать — кому здесь стоит помочь, а кого следует предоставить собственной участи…

Я отнюдь не рисуюсь и не горжусь своей манерой мыслить. И, в то же время, не ведаю, чем можно ее заменить. Это даже не рефлексия. Это черт знает что такое. Попытка соединить в одной мысли две взаимоисключающие правды, принадлежащие двум несхожим личностям. В результате, чем точнее и честнее мне удастся передать то, что происходит внутри меня, тем хуже это будет выглядеть со стороны. На что это будет похоже? На заумь. На ложь. На двуличие… Подлинной правдой является только то, что произносится «от одного лица». Но именно это мне сейчас не по карману.

Нынешняя моя двойственность не выдумка, а вполне ощутимая реальность. Я не считаю ее нормальной, однако и в помешательство свое также не верю. Отсутствие цельности, отсутствие внутренней гармонии — мое привычное состояние. Нет устойчивости. Нет равновесия. Нет пресловутого единства противоположностей… Да, всякое равновесие неустойчиво: чаши весов постоянно покачиваются, никогда не достигая совершенного покоя, однако это все же не маятник. В этой системе все устремлено к равновесию, в ней не заложено той исходной полярности позиций и, что не менее существенно, той смутной движущей силы, каковая заставляет маятник перемещаться от одной точки к другой, «от праведного к грешному» и назад, «от грешного к праведному», пока он не начинает путать одно с другим или, что еще хуже, допускать, что одно ничем не отличается от другого…

Неудачный день для откровений. Я не могу, как прежде, отвечать за каждое свое слово, за каждый свой поступок. Нести ответственность — да, отвечать — нет. Это разные вещи. Я стал излишне порывистым. Порывистым «в разные стороны». Так что, по справедливости, мне следовало бы на каждом шагу вывешивать идиотские предупреждения: «осторожно, я искренен — не доверяйте мне ни в коем случае…»

— Ну? И во что же ты вникаешь? — теплый, приветливый взгляд Алены продолжал с искренним участием вытягивать из меня жилы.

— Во все, что только на ум ни взбредет, — едва не проговорился я, но вовремя поправился. — Вот тебе случайный пример. Не хуже прочих. Любопытные артефакты можно встретить в дамской сумочке, если убедить ее открыться…

— Красавчик! — сестренка тяжко вздохнула, явно осуждая мои шулерские замашки, но не стала ловить меня за руку. — Было бы во что вникать… С «кроликом» знакомство свел, я так понимаю?

— С кем?

— С «кроликом». Ну, бандура так называется, с которой ты подружился… Там два уха у нее, или типа того: вот тебе и кролик. Не разглядел, что ли? Одно ушко покрупнее, второе поменьше — в нем весь прикол… ну, ты понял… — Алена снисходительно зыркнула на меня поверх дымящейся сигареты. — Ой, да ладно, мужик, не напрягайся! Мозги вывихнешь… Кстати, пока вспомнили: нужно бы его, зайку, достать и в спальню мою отнести — он за тем сюда и ехал…

Кажется, в отместку за мою аферу сестрица решила щелкнуть меня по носу той же несуразной картой, которую я не глядя метнул из рукава. И все-таки зубоскалить и препираться с Аленой по пустякам было гораздо веселее, чем загружать ее легкую и по-своему здравую голову отходами своей экзистенции.

— Уж ты сама на сей раз, пожалуйста, — предложил я. — Твой черед: я уже за сигаретами бегал. И вообще… меня однажды морская свинка укусила: не исключено, что у кроликов ко мне тоже душа не лежит…

— Не волнуйся, солнышко, — Алена нехотя вылезла из кресла и пристроила сигарету на край пепельницы. — Кто же тебя в такое пекло пошлет? И в мыслях не было… Ты прав: зверек дикий, неприрученный — только что с витрины. Сама побаиваюсь, если честно… Одного не отнять — в порочащих его связях до сих пор не замечен…

Она гордо удалилась в прихожую и вскоре вновь возникла на пороге, привалившись плечом к косяку и целомудренно укрывая за спиной свою коралловую безделицу:

— Ты же не возражаешь? Дома у меня такой фауны навалом, а этого я нарочно прикупила — для твоей сельской местности. Дачный аксессуар. Пригодится… «Буколики» Вергилия читал? — я в изумлении помотал головой. — А мы вот проходили недавно…

«Первым Пан изобрел скрепленные воском тростинки,

Пан, предводитель овец и нас, пастухов, повелитель…»

— Это к чему сейчас было? — изумился я еще больше.

— Так, навеяло… Короче, пусть его полежит на всякий пожарный…