Семнадцатый самозванец

В середине ноября Челищев сел на корабль, отходивший в Ревель и, вознеся молитвы и Иисусу, и Магомету — Челищев был крещеным татарином и потому для верности попросил о помощи и у старого, и у нового бога, — ушел в бескрайнее море, ветренное и волнующееся.

Однако сколь ни страшны были волны, на душе у Янаклыча пели птицы он видел себя рядом с государем, в шубе с царского плеча, с кошельком, полным денег.

Ее знал Янаклыч одного — на том же корабле везли в Колыванъ письмо от дяди к племяннику и в том письме ведено было главного заводчика Тимошку никоим образом в руки Челищеву не давать, а сохранять и далее для некого злого умышления.

* * *

13 декабря 1651 года Челищев сошел на берег Колывани. Не заходя ни на постоялый двор, ни в избу, пошел он прямо к губернатору и получил заверения, что самозванец будет выдан ему через два дня.

Не помня себя от радости, Челищев приказал одному из толмачей, не дожидаясь утра, отправляться в путь — в Москву с благой вестью о поимке вора. Разбрызгивая чернила, Челищев писал:

«Пресветлый государь! Многими моими, холопишки твоего, стараниями вор и супостат Тимошка Анкудинов ныне с божией помощью в наших руках. И мы того вора, накрепко оковав железами, наборзе доставим, в Москву и там, государь, воздается ему по делам его». Немного подумав, Челищев добавил: «А того вора Тимошку привезу тебе аз, Янаклычко сын Челищев, холопишко твой, через два дни после того, как получишь сей мой лист».

Двое суток после этого Янаклыч провел, как во сне. Часы — да что там часы! — минуты — и те тянулись, как дни и месяцы.

Наконец, утром 15 декабря Челищев со стражниками явился в покой губернатора, но тот почему-то не появлялся и гонца к себе не звал.

После мучительно долгого ожидания, полный самых дурных предчувствий, Челищев увидел двух сухопарых, похожих друг на друга немцев, кои стали говорить ему нечто непонятное.

Немцы говорили громко, но Челищев ничего не слышал: пол комнаты плыл у него под ногами и в голове стоял шум. До слуха доносились лишь отдельные слова и обрывки фраз: «бежал минувшей ночью», «мы сожалеем», «неизвестно как», «никто не знает, где теперь обретается…»

Челищев разорвал ворот вышитой жемчугом рубахи, топал ногами и плевал на ковер столь зло и часто, будто хотел потушить одному ему видимый костер. Вальвик и Крузенштерн — белобрысые великаны с ледяными глазами — молча взирали на беснующегося московского посла. Затем Янаклыч стал хулить шведов нечистыми словами. Толмач десять минут молчал, не зная, как перевести шведам три четверти изрыгаемых послом слов.

В конце аудиенции толмач сказал, что гонец московского царя скорее умрет в Ревеле, чем уедет из Эсдляндии хотя бы без второго вора — Костки.

Секретари холодно поклонились и обещали передать просьбу гонца господину губернатору.

Глава двадцать пятая. Восхождение

Костя прожил в Ниеншанце почти до Рождества. Многие люди говорили ему, что повсюду в Эстляндии ждут его и князя Ивана Васильевича враги и гонители и что ему лучше всего переждать нынешнее лихолетье в Ниеншанце маленькой отдаленной крепостце, где редко оказывался кто-либо из русских. Костя согласился.

Однако перед самым Рождеством его известили, что князь Иван Васильевич бежал из ревельского замка и Костя решил ещё раз испытать судьбу и найти побратима. Перебрав в памяти всевозможные адреса и многочисленных доброхотов, Костя взял в долг двадцать талеров и наняв повозку с сеном и сговорчивого, не падкого на деньги возницу, выехал в Нарву к генералу Густаву Горну.

В ночь под Рождество, зарывшись в сено, Костя въехал в Нарву. Однако генерал не позволил ему остановиться в городе даже на день, а тут же приказал ехать дальше.

Новый возница посадил Костю в простую походную карету Горна — без графских гербов, без форейторов на запятках — и умчался в тихий городок Везенберг, который местные жители называли старым языческим именем Раквере.

Там Костю поселили в домике местного почтмейстера Маркуса Лангиуса и он поступил на попечение доброй супруги Лангиуса — Екатерины Даль.

Но тихое счастье Кости оказалось недолгим. Через две недели его перевезли в Ревель и оставили в доме вахмистра Ягана Шмидта. Дом Шмидта больше походил на тюрьму, чем на жилище мирного бюргера: на окнах были толстые, частые решётки, двери были обиты железом. И, кроме того, никуда из дому Костю не выпускали.

В конце марта за Костей явились вооруженные стражники и отвели его в тюрьму ревельского замка.

Камера его была темна и тесна, и когда принесли ему первый в тюрьме ужин — кружку воды, кусок черствого хлеба и щепоть соли — Костя понял, что дела его плохи.

* * *

18 мая 1653 года Костю Конюхова, связав по рукам и ногам, передали Челищеву. Вокруг крытого возка, в который положили Костю, встало столько конных стрельцов, что можно было подумать — не беглого подьячего, а царскую казну перевозят с места на место.

Вместе с Костей в возок втиснулись Янаклыч Челищев, Воскобойников и Митляев.