Сен-Симон

«Я воспользовался браком, как средством для изучения ученых, — рассказывал он впоследствии писателю Леону Галеви. — Но мои ученые и артисты много ели и мало говорили. После обеда я садился на кушетку в углу салона и слушал. К несчастью я слышал по большей части только пошлости и засыпал».

В личном общении и салонных разговорах Сен-Симон проявляет те же черты характера, как и в своих многочисленных перевоплощениях. Всегда мягкий, всегда утонченно, по-аристократически любезный, он поражает собеседников резкими переходами: он то вял и туманен, то меток и остроумен, то напыщенно возвышен, то грубо циничен. В каждый отдельный момент это как будто совсем другой человек. Шутки его, произносимые самым серьезным тоном, ставят в тупик окружающих. «Зачем вы скупаете ассигнации? — спросила его как-то мадам Бавр. — Они ведь потеряли всякую цену». — «Я хочу побольше набрать их, чтобы потом поджечь ими собор Парижской Богоматери» — невозмутимо отвечу Сен-Симон. Такие шутки немало способствовали той репутации «сумасшедшего», которая установилась за философом среди так называемого «общества».

Салон, возглавляемый мадам Бавр, продержался недолго: через год от состояния Сен-Симона почти ничего не осталось. Эксперимент кончен, нужда в официальной жене миновала, Сен-Симон, верный обещанию, дает мадам Бавр развод и уговоренную сумму (24 июня 1802 г.).

Вскоре после развода с мадам Бавр Сен-Симону приходит в голову новая идея. В городишке Коппе, неподалеку от швейцарской границы, проживает сейчас мадам Сталь[24], замечательная писательница и выдающаяся политическая деятельница. Какое замечательное сотрудничество установится и какое замечательное выйдет потомство, если сочетать такого необыкновенного мужчину, как он, с этой необыкновенной женщиной! Кстати, она только что овдовела. Сен-Симон лично незнаком с мадам Сталь. Тем не менее он едет в Коппе, делает ей предложение — и получает отказ.

Анна-Луиза-Жермень-Сталь. Гравюра Бувье по его же портрету (Музей Изящных искусств)

Этим кончаются его брачные опыты, если можно назвать этим именем — в одном случае поиски хозяйки дома, в другом — поиски научной сотрудницы и хорошей производительницы. Трудно, конечно, допустить, чтобы у такого сильного и здорового человека, как он, не было кратковременных связей. «Я мог бы рассказать о себе очень пикантные анекдоты», — признается он. У него есть дочь, — следовательно, где-то и когда-то была и жена, более реальная, чем мадам Бавр. Сплетни великосветских кумушек насчет «безнравственности» Сен-Симона как будто находят некоторое подтверждение в его собственных словах: «Чем экзальтированнее душа, тем более она доступна страстям, а между тем для рассмотрения великих философских вопросов во всей их широте необходима наибольшая степень экзальтации. Не следует поэтому удивляться, что философы-теоретики поддаются игу страстей больше, чем другие ученые». Из этого, по-видимому, вытекает, что и философ Сен-Симон не мог не «поддаваться игу страстей» и притом довольно сильных. Но никаких сведений об этой интимной стороне его жизни не сохранилось. Его романы были «анекдотами» и не оставили никакого следа на его жизненной судьбе. Потребность в любви, стремление к личному счастью были в этом человеке задавлены безмерным научным любопытством, страстью к новым опытам, погоней за философскими обобщениями. Отзывчивый к чужой нужде, мягкий, снисходительный к слабостям других, почти всегда переоценивающий своих друзей и ошибающийся в них (вспомним хотя бы историю с Редерном), — он смотрел на весь мир, и на себя в том числе, как на огромную экспериментальную лабораторию, где люди — только объект исследования. Естественно, что глубокому личному увлечению там не было и не могло быть места.

Нищета и творчество

После неудачного сватовства Сен-Симон едет в Швейцарию и пишет там свой первый труд — «Письма женевского обывателя» (1803 г.). Тема этого первого произведения была подсказана общим состоянием тогдашней Европы.

Французская революция кончилась. «Гражданин первый консул», раздавив и якобинцев, и сторонников бурбонской монархии, безраздельно властвовал над Францией и военными победами прокладывал путь к императорской короне. Вся Европа с замиранием сердца следила за этой головокружительной карьерой.

Где и когда остановится «свирепый корсиканец», стирающий, как губкой, границы государств? Какой строй принесут с собой его полки? Да и насколько прочен этот новый порядок, наскоро состряпанный его военными и штатскими помощниками? Не проснется ли снова тысячеглавая «гидра» революции, сегодня усталая и приниженная, а завтра, может быть, яростная и торжествующая?