Читаем Сен-Жермен полностью

Майор на некоторое время замолчал, а барон Ф. неожиданно подумал, что их обед – или, если использовать язык современных романистов, – роковое прощание в Пале-Рояль действительно приобретает некий мистический смысл. Что-то вроде тайной вечери. От этого кощунственного сравнения сердце забилось часто, сильно. Неужели в самом темном, в подспудном течении жизни, в таинственном подземелье, набитом загадками прежних эпох, ужасающими монстрами, вроде Робеспьера, творящими видимую историю; проходимцами, напоминающими Калиостро и барона Тренка; святыми, бессильными и неполноценными в делании добра, он, барон де Ф., выказал более терпения, хитроумия и проницательности, чем сам повелитель королевства тайн граф Сен-Жермен? Эта мысль потрясала… Успокоившись, он решил – следует непременно и как можно более быстрее связаться с Уиздомом. Это будет достойный негласный ответ Сен-Жермену. Что-то вроде урока за бесцельно преувеличенную жизнь.

Между тем майор продолжал увлеченно рассказывать о Людовике XV.

– Король Луи был вальяжный мужчина. В каком-то смысле позер, но он любил человечество и даже немногих, близких ему людей. По натуре это был добрый человек, но, как бы точнее выразиться, несколько ленив душой. Он терпеть не мог лично распутывать загадки, которые то и дело подкидывала ему жизнь. Он всегда полагал, что преодолевать трудности должны другие. Его дело повелевать и позировать. Его приводила в уныние необходимость постоянно, каждодневно искать ответы на вопросы, которые щедро подбрасывала окружавшая его реальность. Кажется, вчера все было решено, расписано, намечено – и на тебе! Какая-то нелепейшая случайность, и все идет насмарку. Опять приходится начинать заново. Эти бесконечные хлопоты сводили его с ума.

Вот кого Людовик терпеть не мог, так это Фридриха II. Фриц, словно в отместку, буквально ненавидел короля Франции. Они были антиподами: один искатель приключений, мечтающий о свободе, жизни на лоне природы, о добром и всепрощающем Спасителе. У другого Господь выступал в роли фельдфебеля, понуждающего своего помазанника вставать в пять утра, бегать по парку в любую погоду, жить, трясясь над каждой копейкой… В этом смысле он подражал русскому царю Петру, заставлявшего императрицу самой штопать его мундиры. Петр жил на доходы со своего родового села где-то под Псковом и никогда не тратил на личные нужды более того, что платили ему крестьяне. Фридрих взял его за пример и назначил пенсию вдове своего офицера за счет сокращения собственного обеда. Для Людовика подобное скопидомство было немыслимым, обидным и, если хотите, вызывающим. А вот мадам де Помпадур симпатизировала Фрицу, но подбивала короля на союз с Австрией только потому что догадливо сообразила, что с Фридрихом Луи никогда никаких дел иметь не будет.

Вот они два антипода, два правителя. Целью одного было желание любой ценой сохранить равновесие в Европе; другой же страстно желал любым способом взорвать эту систему.

Фрезер замолчал, сосед даже не пытался нарушить тишину. Наконец барон улыбнулся, поиграл бровями и сказал:

– При этом каждый считал свою цель великой и без зазрения совести предавал ради неё самых верных слуг. Я, например слыхал, что известный авантюрист Сен-Жермен оказался в постыдном положении только потому, что его лучший друг, король Франции, во время Семилетней войны отвернулся от него. Вы сдыхали эту историю? Кстати, вам никогда не приходилось встречаться с этим таинственным чудо-человеком. О нем пишут такие небылицы! Особенно старые дамы, знававшие его во времена старого режима.

– Я читал эти мемуары, однако ничего определенного по этому поводу сказать не могу. Дорогой барон, к сожалению, дела вынуждают меня откланяться. Как говорится, труба зовет, пора в поход. Если вы не возражаете?..

– Что вы, мистер Фрезер. Приятно было познакомиться…

Уже в дороге – Сен-Жермен и Джонатан Уиздом выехали на рассвете – граф невольно припомнил разговор с бароном и невольно загрустил. Его воспоминания как раз застряли на том постыдном эпизоде, который он пережил в Гааге, куда был отправлен Людовиком XV для налаживания негласного канала связи с англичанами. Франция далее не могла больше испытывать терпение судьбы. Мир для неё был жизненной необходимостью. Следовало заранее, негласным образом выяснить, на каких условиях англичане согласятся подписать перемирие.

Диктовать он начал прямо в гостинице, в Турне. В этот бельгийский город они прикатили заполдень. Пока секретарь обживал номер, граф в компании с Карлом отправился к местным банкирам. Вскоре они явились в гостиницу, и Карл спрятал объемистый деревянный сундук в спальне графа. Уиздом не задавал лишних вопросов. Сразу после ужина согласно распоряжения графа приготовил письменные принадлежности, устроился за столом…

– 1760-й год, – Сен-Жермен диктовал, расхаживая по гостиной, – начался для меня сравнительно удачно. Мои друзья в Париже – барон Гляйхен, маркиза д'Урфи, принцесса Ангальт-Цербстская, мать императрицы российской Екатерины II…

Джонатан оторвал взгляд от бумаги и удивленно глянул на графа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза