Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого

Анекдот, рассказанный госпожой дю Оссе,[72] позволяет думать, что Сен-Жермен эмпирически использовал уранит и в другой области — ювелирной. Эта история также приведена в книге: Людовик XV вручил ему алмаз, из-за изъяна терявший примерно половину стоимости, и спросил, возможно ли его очистить. Сен-Жермен, отмечает мемуаристка, вернул алмаз без изъяна. Подменил ли он его куском стекла? Нет, потому что король отправил камень к своему ювелиру Гонто, и тот предложил за него 9600 ливров. Подменил ли он его другим, более чистым алмазом такого же размера? Возможно.

Но нельзя исключать и другую версию — воздействие на алмаз радиоактивности, о чем много говорилось в XX веке. С ее помощью можно искусственно окрашивать драгоценные камни, например придавать алмазам ярко-желтый цвет, что очень ценится; можно также уничтожать угольные вкрапления внутри кристалла. Мы не станем утверждать наверняка, что наш химик-любитель прибегнул к этой уловке, но нельзя также и полностью исключить ее. В рассказе госпожи дю Оссе привлекает внимание одна деталь: Сен-Жермен принес камень в асбестовой тряпице, а про асбест уже тогда было известно, что он является изолятором. Алмазы, обработанные радиоактивным методом, и сами становятся радиоактивными, это алхимик должен был заметить.

Конечно, случайное открытие радиоактивности уранита не делает Сен-Жермена предтечей современных физиков. Но в сочетании с прочей его деятельностью оно глубоко меняет портрет человека, которого часто считали всего лишь фигляром, обманывавшим самого себя.

«Пресвятая Тринософия»

Я хотел воспроизвести в книге единственный литературный (впрочем, не слишком) текст Сен-Жермена, где его почти бредовые фантазии предвосхищают романтические видения Новалиса, Блейка или Кольриджа, а главное, потому что он дает в некотором роде уникальную возможность заглянуть во внутренний мир нашего героя. Несмотря на свою наивность и множество штампов, он все же отражает мистическую экзальтацию автора и дает замечательно очерченную систему толкования мира: жизненные испытания следует рассматривать как ступени инициации, которые надо преодолеть одну за другой, а стремление к высшей цели, во дворец возвышенных знаний, требует постоянного поддержания в себе веры и бдительности. Эта идея близка приверженцам многих философских школ.

Любопытно: я нахожу тут сходство и с методами первичной закалки в подразделениях спецназа…

Текст иллюстрирован символическими виньетками, демонстрирующими попутно, что их автор — отнюдь не гениальный рисовальщик и что выражение «приятный», которое госпожа де Жанлис употребила в отношении его таланта, более чем уместно. Текст изобилует также древнееврейскими и арабскими буквами; первые настоящие, а вторые не поддаются прочтению и, вероятно, просто неловко откуда-то скопированы, что неопровержимо изобличает Сен-Жермена в незнании арабского языка вопреки легенде. По моему мнению, это было всего лишь пусканием пыли в глаза. Автор хотел поразить читателя своими познаниями и напустить побольше таинственности в свое повествование.

Несколько ложных тайн, в том числе полнейшее воздержание Сен-Жермена

Одна из загадок Сен-Жермена, более всего интриговавшая современников, состояла в том, что никто никогда не видел, чтобы он ел или пил на людях. По свидетельству Франца Греффера,[73] он даже кичился этим. Когда барон Линден посетил его в Вене, принеся ему две бутылки токая, Сен-Жермен ответил: «Есть ли кто-нибудь на этой земле, видевший, как я ем или пью?» (Но надо уточнить, что слишком выспренный и театральный тон этого рассказа заставляет в нем усомниться.)

Сен-Жермен ел и пил, как все, а причины его воздержания, породившего столько глупостей, были гораздо более практичны.

Первая из них — ужасающая неумеренность аристократических кругов того времени. Тут все свидетельства совпадают: похоже, что чем сотрапезники титулованнее, тем больше они обжираются и пьют. Французские путешественники, в частности (поскольку именно Франция изобрела застольные манеры и то, что можно буквально назвать хорошим вкусом), жалуются, что по всей Европе в ужасающих количествах едят чудовищно пряные блюда: пернатую или копытную дичь, мясо, колбасы, и все это напичканное мускатным орехом, гвоздикой, тмином, шафраном и перцем.

Графиня же Пфальцская, ставшая герцогиней Орлеанской, наоборот, жалуется, что так и не могла свыкнуться с французской кухней:

«Я так приучила свою немецкую глотку к немецким блюдам, что не могу съесть ни одного французского рагу… По моему мнению, добрая порция тушеной капусты с копчеными сосисками — пиршество, достойное короля, с которым ничто не сравнится».