Сэндвич с пеплом и фазаном

— Добро пожаловать домой, мисс Флавия, — сказал он. — Мы по вас скучали.

Я проехала мимо него в вестибюль и затем вверх по восточной лестнице — и это демонстрирует, какими нелепыми могут быть сны. Хотя я съезжала на велосипеде вниз по ступенькам, я никогда, никогда не была замечена в езде вверх.

В химической лаборатории эксперимент был в разгаре. Мензурки побулькивали, в колбах что-то кипело, и разноцветные жидкости важно текли туда-сюда по стеклянным трубкам.

Хотя я не могла вспомнить цель этого эксперимента, я с нетерпением ожидала результат.

Я запишу в своем дневнике: от гипотезы к выводу, и изложу все так аккуратно и подробно, что даже идиот сможет проследить ход моей блестящей мысли.

Химические журналы будут драться за право опубликовать мой труд.

И все же в этом сне ощущалась неописуемая печаль: печаль, которая бывает, когда голова и сердце не могут прийти к согласию.

Одна половина меня была переполнена счастьем. Другая — хотела заплакать.

Когда я проснулась, где-то звонил колокольчик.

Глава 4

Мои глаза отказывались открываться. Такое ощущение, что, пока я спала, кто-то их заклеил.

— Поторопись, — говорил голос мисс Фолторн. — Уже прозвенел звонок.

Я уставила на нее затуманенный взор.

— Твоя форма на стуле, — продолжила она. — Одевайся и спускайся к завтраку. На столе стоит кувшин. Умойся. Почисти зубы. Постарайся выглядеть презентабельно.

И с этими словами она ушла.

Как человек может быть таким переменчивым? — удивилась я.

Видимо, настроение этой женщины привязано к некоему внутреннему флюгеру, который беспорядочно крутится во все стороны. В один миг она почти нежна, а в следующий превращается в старую каргу.

Даже непостоянная Даффи, от которой я узнала эти умные слова, ни в какое сравнение не шла с этим циклоном.

Старый диван, набитый конским волосом, застонал, когда я сначала села, а затем встала на ноги. Моя спина ныла, колени онемели, шея болела.

Я уже предчувствовала, что это не будет красный день календаря.

Я заставила себя втиснуться в школьную форму, приготовленную мисс Фолторн: нечто вроде темно-синего шерстяного платья без рукавов с плиссированной юбкой, черные колготки, белую блузку. Венчали весь этот ужас галстук в диагональную желто-черную полоску — школьных цветов — и темно-синий блейзер.

Я скривилась, разглядывая свое отражение в серебряном чайном сервизе, стоявшем на приставном столике. Жуть, да и только! Я похожа на какую-нибудь леди в мешковатом купальном костюме со старых викторианских фотографий.

Я цапнула кусочек сахара и запила его кисловатым молоком из кувшина.

Жизнь — это боль! — подумала я.

И тут я вспомнила о трупе в комнате наверху и сразу приободрилась.

Приходила ли ночью полиция? Наверняка.

Вряд ли ситуация позволяет мне задавать вопросы, но ведь никто не запрещал держать глаза открытыми и ушки на макушке, не так ли?

…Я волновалась, что на меня будут пялиться, но никто даже не обратил внимания, когда я осторожно двинулась вниз по лестнице и притормозила на площадке. Откуда-то из глубины дома доносился шум девичьих голосов, одновременно разговаривавших и смеявшихся.

Не скажу, что моя кровь заледенела, но мне и правда стало не по себе. Общение с толпой — не самая сильная моя сторона: факт, который я окончательно осознала, когда меня исключили (несправедливо) из организации девочек-скаутов.

Мой случай обсуждался повсюду от кухни викария до солидного, обшитого панелями зала заседаний в лондонской штаб-квартире организации.

Но бесполезно. Кости, как кто-то там сказал, были брошены.

Я с горечью вспомнила, как мисс Делани сорвала нашивки с моих рукавов, а остальных девочек-скаутов заставили скандировать в унисон: «Позор! Позор! Позор! Позор!.. Позор! Позор! Позор! Позор!»

В этот миг я поняла, как сыны Израиля чувствовали себя, когда Бог изгнал их.

Долой патруль «Алый первоцвет»! И к черту их девиз: «Твори добро тайком». Я делала все, что могла, чтобы соблюдать этот их завет, но вряд ли моя вина, что все полетело в тартарары.

Судьба любит мелкие просчеты, как впоследствии сказал мне викарий, и воистину так. Никогда не искуплю я свои грехи.

— А ну-ка пошевеливайся, — сказала, прикоснувшись к моей руке, невысокая коренастая девочка, на носу которой красовались очки в черной оправе.

Я аж подпрыгнула от неожиданности. Эх, нервы ни к черту.

— Извини, — добавила она. — Я не хотела тебя пугать, но в Бодс пунктуальность превыше всего. В переводе на человеческий язык это означает, что если ты опоздаешь на завтрак, с тебя сдерут шкуру и приколотят ее гвоздями к двери чулана.

Я благодарно кивнула и продолжила спускаться по лестнице следом за ней.

— Де Люс Ф. С., — представилась я, воспользовавшись формулой Коллингсвуд.

— Знаю, — сказала девочка. — Мы уже наслышаны о тебе.

Я последовала за ней в большой зал — огромное помещение под скатной крышей из темного дерева; средневековый коровник с длинными столами. Шум оглушал.