Сеня. Миссия Наследной Йагини

Девушка рванула шнурки у шеи, и ее рубаха сползла с плеч. Все ее тело было изрезано черными знаками. Одно мгновение — и искры из огнива, которое она держала в своей руке, снопом посыпались на одеяние, лежащее у ее ног. В тот же миг она вспыхнула, как сухой стог сена, когда в него попадает молния.

Ее демонический смех сменился истовым воплем, полным безумной боли, ужаса и отчаянья, а знаки, начерченные на теле, загорелись алым.

— Хуже всего не то, что я не могла ничего сделать, — вздохнула Природная магиня, — Меня ведь держало Слово, а дело происходило на территории графства. Мне удалось распознать несколько тайных знаков, вырезанных на теле Мийке. Это были древние к'аддалистические письмена и несколько знаков черной некромантии.

Я не смогла сдержать испуганного возгласа.

— Мийке на глазах у нас становилась демоном.

Все произошло так быстро, что никто, кроме графа, не заметил, что сделала юная графиня — все были слишком поглощены страшным, но завораживающим зрелищем.

Тэя уверенно выступила вперед из-за плеча графа и вскинула руки.

— Девочка, видимо, сама не понимала, что делает, — вздохнула Агриппина, — Действовала по наитию. Но сквозь пальцы ее, на видоизменяющуюся Мийке, потекли лучи света. Как магиня она была слабенькая, — грустно улыбнулась старушка, — Но тогда справилась. Почти, — добавила печально.

Магический фон проклятого графства был крайне нестабильный. И если бы такое произошло на другой земле, несомненно, Тэе удалось бы остановить Мийке и предотвратить беду. Девушку потом вылечили бы и от ожогов, и от одержимости. Но эманациям зла было слишком вольготно, из-за лежащего на земле Дивьего проклятия.

В следующий миг перед всеми предстал не демон, в которого рассчитывала переродиться Мийке, а сирин. Сирин. Большая черная птица с лицом Мийке, печальная, равнодушная, безучастная ко всему происходящему.

Сирин расправил свои черные крылья и взлетел. Сверху раздалось его пение. Пение, которое приносит людям забвение и потерю памяти. Но этот сирин вышел особенным — Природная Магиня не могла объяснить, как это получилось, и мне тоже было не все понятно, но — то ли безумие и озлобившееся сердце Мийке сыграло дурную шутку, то ли нестабильный магический фон Менферы, но песни этого сирина оказались не просто приносящими забвение. Они заставляли людей терять разум — пусть и ненадолго. Песни сирина, певшего с тех пор каждую ночь, были наполнены ужасом и болью. В них было полно самых страшных тварей обеих Сторон, самых изощренных пыток и казней. Невольному слушателю казалось, что все, что поется в песнях сирина, происходит с ним наяву.

Я поняла, откуда взялись рассказы об отрезанных частях тела, которые оказывались на месте, стоило только путникам в забытьи покинуть графство. Увы, границы Менферы держали только ее обитателей — тех, кто родился на этой земле. Те, кто успели — вскоре разъехались, и их нельзя за это винить.

Однако еще одним ужасным открытием стало для Агриппины то, что наутро, когда к людям возвращался разум и память… Они возвращались не полностью. Частица души после однажды услышанной песни сирина утекала в Навь. Мало-помалу, подданные графства Менферы превращались в навий, духов смерти, и с каждым днем их становилось все больше и больше.

— Сейчас нави наводнили практически всю территорию графства, а оно огромно, — печально завершила свой рассказ старушка, — К счастью, они опасны только ночью. А сюда их не пускает, видимо, присутствие Природной магини.

— А то, что мы видели в комнате графа… — начала я.

— Граф оказался единственным, на кого не действует пение сирина. На его глазах теряли память и сходили с ума от ужаса один за одним все его люди. Селяне и верные вассалы рекой стекались к замку, под защиту к своему хозяину, вместе с детьми и стариками, которые, в силу природной слабости становились безумными и умирали раньше всех. Матери смотрели на то, как от ужаса умирают грудные дети, которые потом, ночью, превращались в маленьких навий и выпивали жизнь своих родителей. Графиньюшка наша держалась очень долго, наравне с мужчинами. Долго мучилась перед смертью.

— Когда она умерла? — спросил маг.

— Уж год, как, — сообщила Агриппина, — Но Навь почему-то не принимает ее. Каждую ночь она становится призраком, готовым уйти в Навь, но что-то мешает. Сдерживает. Наверно, та самая малая доля крови светлой волшебницы.

— Если год, как умерла, то… — начала я, думая, как бы поделикатнее спросить о трансформации тела Тэи, но бабуся Агриппина поняла и опередила меня.

— Удивительно, но с телом ее ничего не происходит. Как будто жива. Трупное окоченение было — и прошло. Лежит в опочивальне графа и кажется еще краше, чем была в жизни. А ночью становится призраком. Но призраком, который спит. Потому как грудь ее вздымается и иногда она говорит во сне. А днем даже не дышит.

— Что говорит? — спросил оборотень.

— Просит воды, говорит, что жарко, душно. Зовет мужа. Он итак ни днем, ни ночью не отходит от нее. А она говорит каждую ночь, не открывая глаз, что умирать — очень страшно. И тогда граф плачет.