СЕННААР. Книга 2. Развитой

Хорошо детство со старшим братом за спиной! Бронислав Ванюшку никогда в обиду не давал. Как-то на речке Мишка Фына, у которого отец в тюрьме сидит, выбросил Ванину удочку и весь улов в речку. Просто так, озоруя, чтоб перед своими друзьями выпендриться. Бронька в это время с другими пацанами ушёл в сад Завадских, урожай проверить. Натырили полные пазухи, пришли на берег, а там Ванёк хнычет, а Фына со своими друзьями весело в заводи плещется. Пока выясняли, что к чему, Мишка накупался, сел на бережку в карты перекинуться. Играют, курят, матерятся, всё путём, всё, как всегда. Бронька прихватил булыгу, подошёл к картёжникам. Те – ноль внимания.

– Фына, ты чё брата обидел?

– Пошёл ты, пшек, к ксендзам облатки хавать… – Бронька саданул камнем по Мишкиной башке. Игроки оторопело вскочили и, встав полукругом, заинтересованно ждали развития стычки. У Фыны папироса на губе висит, по морде кровь юшит, зенки побелели от злости. Он достал финак с наборной рукояткой и медленно пошёл на Бронислава. – Ну, сука, щас, бля, прирежу.

– Попробуй. – Бронислав вытащил из-под рубахи начищенный до блеска наган, взвёл курок и тоже ступил на шаг вперёд. Фына остановился.

– Ты чё, кацапчук, ржавой фузеей на понты берёшь?

– Лезь, падла, в воду, доставай удочку!..

Они стояли друг против друга долго, упрямо, пока остальные пацаны не нашли зацепившуюся за ивовый куст удочку и не отдали Ване. Ванюшка взял брата за руку, потянул домой. Сплюнув на землю, Бронька подчинился младшему. Фына, с облегчением спрятал финак в рукав, высморкался и пошёл со своей ватагой в лес. Бронькин наган, остановивший Фыну, был со сточенным бойком и негодными патронами. Стрелять не мог, но Бронька так не считал. Он верил, что револьвер, невзирая на всякие законы физики, по законам чуда, мог выстрелить. После стычки с «малохольным Бронькой» Фына с младшими пацанами не больно-то связывался. К тому же, вскоре он умер… не умер, его как бы зарезали, врачи на операционном столе.

На призывной комиссии у Фыны обнаружили грыжу и направили в районную больницу на операцию. Прооперировали, вроде успешно, а он скончался, не приходя в сознание. Народ тихо возмущался, сваливая и врачей и районное начальство в одну кучу. «Вот и лечись у этих коновалов. Жалко пацана и мать его несчастную! Мало того, что мужа посадили, так и сына сгубили. Вот так с нами, с простыми. Сами-то, небось, по областным больницам и санаториям лечатся, на легковых машинах раскатывают, плащи кожаные носят, рожи сытые аж лоснятся…»

Хоронили Мишку не как принято – с красными флагами, а с попом, с кадилами, с хоругвями. Его мать, тётя Франя, при выносе из хаты гроба громко рыдала, билась в истерике и, проклиная докторов, упала в обморок. Мужики поставили гроб на «газон» с открытыми бортами, устланный домоткаными дорожками. Медсестра, выделенная от райбольницы, привела в чувство убитую горем мать. Пришла пора трогаться, но опять заминка – никто из молодых не соглашается нести хоругви, а старшим, вроде, не положено… Пацаны за спины прячутся, старики их ищут, уговаривают, старухи истово шипят, пальцами в небо тычут, но ничего поделать не могут. Хотя к католику Брониславу никто из православных не подходил, он решительно сунул кепку за пазуху, взял в руки самый большой шест с перекладиной, на которой висела блестящая тряпка с бахромой, похожая на штаны только как бы для трёх ног, встал перед полуторкой. Следом за Бронькой церковные причиндалы разобрали друзья Мишки. Траурная процессия двинулась через центр мимо больницы, райисполкома, по улице Ленина и далее по окраине до самого цвынтаря.

Тогда пацанам, а больше всего Броньке, здорово досталось за помощь попам и соблюдение религиозных забобонов. Осудили в школе, но дома никто слова худого не проронил. Ванюше было жалко Мишку и его маму, он тоже шёл за гробом, в самом хвосте процессии и никак не мог понять, зачем Броньке нарывался на неприятности.

Странный у Ивана старший брат – больной на голову. Так и соседи говорят. После его отъезда, дед Махновецкий сказал, что туда ему и дорога, в Одессе с бандюгами цацкаться как в местечке не станут, быстро посадят. Бабушка Броня обидчиво ответила: «Ой, Махновецкий, лучше смотрите, чтоб вашего Гришку не посадили за спекуляцию». Как в воду глядела, через год Гришку с двумя молдаванами арестовали за изнасилование цыганки в Могилёве. Всех насильников посадили, а хата Махновецких загорелась тёмной ноябрьской ночью с подветренной стороны. Говорят от электричества, но люди думают, что от цыган. Ване Махновецких не жалко, пусть не болтают, что ни попадя.

Сложные мысли витали в голове подростка, одно ему было ясно – в жизни должен быть кто-то сильный, способный защитить и поддержать, как в детстве делал старший брат.

Глава 8.

МАРГОЛАНЫ

На Двадцать втором съезде, Коммунистическая партия СССР торжественно заявила – нынешнее поколение будет жить при коммунизме!